Николай Нароков - Могу!
- Название:Могу!
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Дружба народов
- Год:1991
- Город:Москва
- ISBN:5-285-00120-Х
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Нароков - Могу! краткое содержание
Советскому читателю пока знаком лишь один роман Николая Владимировича Нарокова (1887–1969), известного писателя русского зарубежья, — «Мнимые величины». Без сомнений, и роман «Могу!» будет воспринят у нас с не меньшим успехом. Порукой тому служит мастерская зарисовка автором ситуаций, характеров и переживаний персонажей, которые захватывают и держат читателя буквально с первой до последней страницы.
Могу! - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Потому что несомненно: синие брюки вы не на похоронах запачкали! Значит, их запачкали еще до похорон! Может быть, даже за неделю до того… А?
— Не знаю! — улыбнулся Миша виноватой улыбкой, словно извиняясь за то, что он этого не знает.
Табурин замолчал. Он сидел, стиснув пальцами колени, и так вцепился в свои мысли, что, казалось, забыл о Мише. Так прошло две-три минуты.
— Ну, вот! — подвел итог своим мыслям Табурин. — Значит, насчет брюк и ботинок мы кое-что выяснили. Значит, можно перейти к другому. Скажите мне и еще одно, Миша, тоже важное, колоссально важное!
Он посмотрел на Мишу так, что тот увидел: да, это тоже важное. И ответил искренним взглядом: спрашивайте, мол, я все вам скажу.
— Вот что… — немного замялся Табурин, не зная, какими словами задать свой вопрос… — Вот что… У вас дома все благополучно? То есть… — спохватился он. — Я хочу спросить: не происходит ли у вас дома в последнее время что-нибудь такое… этакое?
Вопрос был непонятный и даже нелепый, но Мише сразу же стало ясно, о чем спрашивает Табурин. Он поднял глаза, и у него приостановилось дыхание. «Неужели он говорит о том, о чем я сам хотел сказать ему? — мелькнуло в нем. — Разве он знает? Откуда он знает?»
— Что… происходит? — не веря своей догадке, переспросил он.
— Ну… Я, конечно, не о том спрашиваю, не было ли у вас пожара и не испортился ли водопровод? Я про другое спрашиваю, я, так сказать, про психологическое спрашиваю. Психологическое-то у вас в порядке? Ничего особенного ни в ком не замечали?
Табурин не знал ничего, и свой вопрос он задал на авось. Еще тогда, когда он обдумывал свой разговор с Мишей, он смутно чуял, что такой вопрос может иметь и смысл, и значение, а поэтому может многое дать. «Ну, а если и промахнусь, так что ж из того? Не беда! Промахнусь и — промахнусь, вот и все!»
Но по тому, как Миша смутился, как отвел глаза и явно взволновался, он увидел, что вопрос попал в какую-то цель, которой он и сам еще не знал.
И насторожился.
— Я… Я… — залепетал Миша.
Оборвал и замолчал. Табурин подождал несколько секунд. Он видел, что Миша замолчал не оттого, что ему нечего сказать, а оттого, что ему трудно и, может быть, даже непосильно ответить. И ему стало жалко Мишу хорошей, человеческой жалостью. «Эх ты, бедняга! По лицу твоему вижу, что у вас в доме такое делается, что и сказать нельзя!»
Он сел на диван рядом с Мишей и с дружеской лаской обнял его за плечи. И этой ласки Миша не выдержал: тотчас же прижался, схватил Табурина за руку и стал изо всех сил сжимать ее. В горле у него защекотало, и он проглотил слезы: так невыносимо стыдно было ему плакать. Он вздрагивал и не замечал, что вздрагивает. А Табурин поглаживал его по плечу и ждал.
— Я, может быть… — неуверенно и мягко сказал он. — Я, может быть, нечаянно спросил о таком, о чем спрашивать нельзя, но… но ты уж прости меня, Миша! — неожиданно перешел он «на ты». — Все ведь вокруг нас такое путанное, что я легко мог ошибиться и сделать тебе больно… Ты уж прости меня, если так!
— Если бы вы знали! — не выдержал Миша и нервным поворотом повернулся к Табурину. — Если бы вы знали, какая она стала! Какая она теперь!
— Софья Андреевна? — сразу догадался Табурин.
— Да! Она… Ведь она…
И опять оборвал. Оборвал потому, что испугался: разве можно говорить об этом? Разве можно говорить об этом даже Табурину?
Табурин не знал, «какой» стала Софья Андреевна и почему Миша испуганно смешался, когда заговорил о ней. Но сразу же понял, что «здесь что-то есть»: неожиданное и большое.
— Что же? — изменившимся голосом коротко спросил он.
Миша не отвечал. Табурин понимал, что не надо повторять вопрос, и не повторил, а только сильнее сжал Мишины плечи.
— Да, да! Да, да! — тихо сказал он. — Да, да! Молчи, милый! Трудно говорить? И не надо — молчи!
Он видел, какой мелкой дрожью задрожали у Миши губы и как он сделал судорожный глоток. Он не смотрел на Табурина и явно отводил от него глаза, прятал их в себя. Боялся, что если взглянет, то не выдержит и разрыдается.
— Тяжело? — все так же тихо спросил Табурин, и его голос был дружеский, сердечный и участливый. — Ты хочешь, чтобы я тебе помог?
— Хочу! — тотчас же вырвалось у Миши. — Хочу! Вы можете! Вы… Помогите!
— Я помогу! — очень уверенно пообещал Табурин, не зная, что именно обещает он. — Мы с тобой теперь будем вместе, и ты на меня положись. Я, брат… И у меня в жизни тоже всякое бывало!..
— Она страшная! — не выдержал и заговорил Миша. — Мне с нею страшно! У нее что-то… Я не знаю, что у нее, но она… она… Может быть, она сходит с ума? Почему она стала так бояться? Почему она так много пьет теперь? Почему у ней дергаются глаза, и она сама дергается?
— Дергается? Да?
— Я не могу сказать вам всего… Этого нельзя сказать! Но если бы вы знали, что она со мной сделала! — чуть ли не с воплем воскликнул он.
— Если скажешь, я буду знать! — сдержанно ответил Табурин. — И ты не бойся, милый! — мягко и сердечно сказал он. — Ведь я для тебя, — как отец, а еще лучше — как старший брат. И ты ведь чувствуешь: я тебе друг!
— Вы… Вы… — начал задыхаться Миша. — Я очень хочу вам сказать… Все сказать! Я много раз хотел… И вы не смотрите на меня, мне стыдно, если вы смотрите!
— Не смотреть? Да, я понимаю. Хорошо, я не буду смотреть!..
Он полуотвернулся и стал терпеливо ждать. Миша молчал, и Табурин понял, что ему трудно начать говорить, что надо помочь ему сказать первое слово.
— Ты о Софье Андреевне хочешь говорить? — очень понизив голос, спросил он.
— Да, о ней! Она…
Пока Миша говорил, Табурин ничем не прерывал его: ни словом, ни вопросом. Сидел полуотвернувшись, смотрел в пол и не шевелился, а только украдкой, вскользь поглядывал на него: взглянет и тут же отведет глаза.
Мише потом казалось, что он говорил долго, даже очень долго, и он, конечно, изумился бы, если бы ему сказали, будто он говорил не больше, чем полчаса. Он хотел сказать «все» и сказал «все», но сказал неумело, обрывисто, беспорядочно и иногда с ненужными подробностями. О том, что было в прошлые месяцы он почти ничего не сказал, а со стыдливым озлоблением выдавил из себя коротко: «Вот я и стал ее любовником!» О том же, как ему было «противно» и как он мучился, хотел рассказать подробно, но не находил слов, и только по его лицу и глазам Табурин видел, как воистину противно ему даже вспоминать то, что было.
— А самое противное, Борис Михайлович, — дрожа и срываясь, сознавался он, — это то, что я сам хотел этого… Знал, что противно, чувствовал, как противно, а сам ждал: когда же оно опять будет? Презираю себя, а сам жду…
О том, как он целовал туфлю, рассказал скомканно: уж больно стыдно было ему говорить об этом. Но когда говорил о Пагу, его охватило озлобление, и он рассказал подробно, хотя Табурин по его голосу слышал, как ему было страшно вспоминать: и Пагу, и нож, которым он резал, и глаза, которыми смотрела Софья Андреевна.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: