Монго Бети - Помни Рубена

Самым большим поражением смельчаков предместья явилась экспроприация двух домов солидной постройки, принадлежавших местным коммерсантам, — таких зданий во всей Кола-Коле насчитывалось от силы десятка полтора-два. В них разместилось отделение полиции, связанное телефоном с центральным полицейским комиссариатом Фор-Негра, и казармы для охранников. В результате улучшилась связь между мамлюками, действующими в Кола-Коле, и основными силами порядка; прибытие в пригород подкреплений, готовых нанести ответный удар, стало теперь буквально делом нескольких минут.

Судя по всему, власти Фор-Негра считали, что освобождение Рубена группой разъяренных студентов отнюдь не было предвестьем невиданных еще явлений, признаком новой расстановки сил, могущей натолкнуть на размышления, а явилось чистой случайностью, повторения которой можно избежать путем усиления репрессий. Прошел слух, что в Кола-Коле намечено построить то ли тюрьму, то ли каталажку для предварительного заключения; сведущие люди, слывшие причастными к тайнам высших сфер, утверждали даже, что знают, где именно она будет построена.

Как раз в это время президентом Консультативной ассамблеи колонии был избран Баба Тура, заступивший место своего близкого друга Ланжело, который до той поры придерживал этот пост для себя. Сколько Мор-Замба ни рылся в своих воспоминаниях, ему удалось припомнить только одну достоверную деталь, касающуюся этого человека, которого ожидала, однако, столь необычная судьба: высмеивая безграмотность нового президента и его полную зависимость от колониальных властей, чьим ничтожным, но фантастически послушным ставленником он был, злые языки Кола-Колы рассказывали, что, желая поблагодарить своих собратьев за честь, которую ему оказали, избрав его президентом, Баба Тура произнес длинную речь, сочиненную для него в канцелярии губернатора, но под конец, ошалев от восторга, отбросил текст и закричал:

— Спасибо, Франция, спасибо! Спасибо, спасибо, спасибо! Еще спасибо, еще! Франция, не забывай об нас, бедных африканцах! Франция, не забывай об нас!

Это выражение — «Франция, не забывай об нас!» — немедля стало притчей во языцех у местных острословов. По правде сказать, воцарение Баба Туры прошло почти незамеченным. Рядовым колейцам не было ровным счетом никакого дела до Консультативной ассамблеи, где не заседало ни одного профсоюзного активиста, приверженца Рубена. Более того, являясь всего лишь колесиком в механизме колониальной администрации, а не настоящим политическим органом, Ассамблея эта внушала жителям Кола-Колы одно презрение, теперь их гнев можно было вызвать только подлинно глубоким потрясением.

И однако, именно с этого липового президентства начался взлет Баба Туры, прозванного Пьянчугой за пристрастие к горячительным напиткам и даже в кругу своих друзей слывшего человеком трусливым, вялым и ограниченным, обреченным на веки вечные оставаться простой политической пешкой. Мор-Замба обещал нам поведать когда-нибудь фантастическую и кровавую историю Баба Туры; он утверждает, что пока и сам не разобрался в ней толком, что в этой истории полным-полно белых пятен, которые он рассчитывает со временем прояснить с помощью Джо Жонглера — ведь тому ничего не стоит пробраться незамеченным куда угодно, хоть в само правительство Фор-Негра, где ему уже удавалось каким-то чудом вытягивать необходимые сведения и всякий раз после очередной вылазки целым и невредимым возвращаться в наш стан.

События эти происходили в середине пятидесятых годов.

Внезапно все в Кола-Коле перевернулось вверх дном, потому что вернулся Рубен. Никто не объявлял о его прибытии: радио Фор-Негра крайне редко сообщало о событиях в Кола-Коле и уж совсем ничего не говорило о деятелях предместья, а «Спартак», преследуемая полицией и полуподпольная газета Рубена, и раньше-то по недостатку средств выходившая нерегулярно, вовсе перестала появляться в отсутствие профсоюзного вожака, так что в течение примерно двух лет Кола-Кола вынуждена была полагаться то на свои собственные домыслы, то на выдумки официальной пропаганды. Наверно, и сам Рубен не хотел заранее объявлять о своем возвращении; возможно, он рассчитывал нагрянуть в Фор-Негр неожиданно и тем самым избежать западни, которую, как он предвидел, постарается ему расставить неприятель. Уж ему ли было не знать, что, несмотря на свои размеры, несмотря на мужество своих многочисленных обитателей, Кола-Кола была, в сущности, осажденной крепостью.

Как бы то ни было, но однажды утром Кола-Кола — сначала с недоверием, потом с радостью и наконец с восторгом — встретила весть о возвращении Рубена и собственными глазами убедилась, что он здесь — исцеленный, с бодрой походкой, хотя одно время его соратников сильно тревожило, срастутся ли кости его ног, перебитые во время пыток, о чем они не раз заявляли в тех редких случаях, когда соглашались поделиться с нами скупыми известиями о своем вожде. Тотчас же после возвращения Рубена была выпущена огромным тиражом листовка, в которой он обвинял негрецов в том, что они запретили местное пиво и самогон для того, чтобы принудить Кола-Колу потреблять казенные напитки и волей-неволей способствовать процветанию «Африканской пивной компании» — недавно основанного предприятия, доходы с которого, как стало известно, получали многие из высших чиновников колонии, включая самого губернатора. Давая понять, что, несмотря на все угрозы, он не намерен изменить линию поведения, Рубен призывал сограждан создавать группы взаимопомощи и самозащиты — ГВС; по его мысли, каждая ГВС должна состоять не более чем из десяти-двенадцати человек и не зависеть от соседних групп, объединяясь с ними лишь для временных действий в случаях крайней необходимости: таким образом, при репрессиях арест члена одной группы не повлечет за собой провала всех остальных групп.

Последующие дни были бурными: обретя былую боеспособность, сапаки перешли в контратаку. Она началась с поимки, заточения и наказания тех мамлюков, которые, в свой черед утратив военную смекалку, отваживались высунуть нос из полицейского участка, несмотря на коренное изменение обстановки. В конце концов, как и следовало ожидать, контрнаступление это увенчалось поджогом обоих комиссариатов; грандиозное багровое зарево, видное за много сотен метров, было для колейцев драматическим прообразом уличного освещения. Как в волшебной сказке, Кола-Кола стала свидетельницей встречи кукурузного пива и «святого Иосифа» с давнишними почитателями этих напитков — так встречаются члены дружной семьи, которых надолго разлучила какая-то беда.

Одержав победу по всему фронту, кумир Кола-Колы мог бы теперь предстать перед народом, который ожидал, что он начнет гордо расхаживать по улицам и площадям своей вотчины. Но не тут-то было: Рубен почти перестал появляться на людях, и многие полагали, что он сидит затворником у себя дома. Его не было видно даже на Бирже труда, полностью отстроенной руками колейских профсоюзных активистов, так что напрасно по утрам ее осаждали окрестные крестьяне со своими корзинами, а днем — лицеисты из школьного городка, горя желанием увидеть мессию, искупителя, неуязвимого чудотворца; напрасно они старались, встав на цыпочки, заглянуть в кабинет, в котором он обычно работал до покушения и который был теперь восстановлен точно таким, каким был прежде.