Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар

Последним словом в списке Май было «честная», и Юхан знал, что именно его следует вычеркнуть.

Вообще-то честной Май не была. Совсем наоборот: она часто лгала. Бессмысленная ложь по мелочам, которая не играла никакой роли, ничего не значила. Они не говорили об этом. Юхан никогда не давал знать Май, что ему известно о ее лжи. Неловко обращать внимание гордого человека на то, что видишь его слабости. Это все равно что кинуть камень в павлина, который в минуту доверия собрался распустить для тебя свой красивый хвост. И наоборот: показывая слабому человеку, что он слаб, можно испытать настоящее удовлетворение.

Алисе, жена Юхана номер один, была слабой.

Мы с Алисе были похожи, говорил Юхан. Мы оскорбляли друг друга.

А что касается лжи Май, то, как уже было сказано, она не имела никакого значения.

Однажды давным-давно Май вечерним поездом уехала в Гётеборг. Ее пригласили выступить на скандинавском семинаре педиатров с докладом о коликах у грудных детей. Три дня без Май, подумал Юхан. Даже мысль о том, что ее не будет так долго, была для него невыносима. Когда дверь за ней закрылась, Юхан сидел в их квартире на улице Якоба Аалса и катал по столу катушку ниток. Дело было в пятницу вечером, и он думал, не поехать ли ему на их вэрмландскую дачу. Лучше уж сидеть одному на даче, чем в городе. Там он, по крайней мере, может поговорить с деревьями. Он продолжал теребить катушку. Затем сказал вслух самому себе:

— Май умеет шить.

А затем прибавил еще громче:

— А Алисе шить не умела. Алисе умела только ругаться на меня. И считать деньги. Это у нее получалось!

Юхан обвел взглядом пустую квартиру. Ему показалось, что где-то в углу раздался смех.

— Алисе, это ты! — прошипел он. — Решила меня навестить!

Он снова услышал смех.

— Ведьма! — пробормотал он.

Был поздний вечер, и Юхан знал, что раз он произносит имя своей жены номер один и пытается с ней заговорить, значит, он близок к отчаянию. Поэтому он решил, что ехать на дачу в Вэрмланд не стоит. Нет, не стоит. Завтра рано утром он поедет в Гётеборг, чтобы сделать сюрприз Май.

Сюрпризы никого еще до добра не доводили.

Юхан был принципиальным противником сюрпризов вообще. А к собственным принципам надо относиться со всей серьезностью. Ничего хорошего в его затее поехать в Гётеборг, чтобы удивить Май, не было. Они и не встретились там, Май даже не узнала о том, что Юхан к ней приезжал. И не узнала об этом никогда. Даже после его смерти. Наверное, она позабыла об этом семинаре. Если бы Юхан, к примеру, на смертном одре спросил ее: «Май, ты помнишь, как семнадцать лет назад ты ездила на поезде в Гётеборг, чтобы выступить с докладом о коликах у грудных детей?» — она бы наморщила лоб и покачала бы головой. Память у Май была неважная. Лучшее, что можно было сказать о ее памяти, — это то, что она была избирательной. Май помнила то, что считала нужным помнить, а об остальном забывала. Юхан полагал, что в этом кроется одна из причин ее уверенности в себе, и поэтому он, не уверенный в себе человек, может на нее опереться. Май попросту забывала то, что помнить не имело смысла. А Юхан помнил. Юхан ничего не забывал. Иногда он думал о том, что гнойник у него на лице, пролежни, кровоточащие язвы — все, что сочится, ноет, дергает, все, что превращает его тело в непроходимое болото, — это воспоминания о прожитой жизни. В самом конце он впервые, через боль, так тесно приблизился к реальности.

— Реальность — это проклятье, — сказал он.

В последние дни только Май понимала, что он хочет сказать, а под конец даже она перестала его понимать.

Май он сказал:

— В тебе мое единственное утешение.

Юхан приехал в Гётеборг в первой половине дня. Дождь лил как из ведра. Он дошел до гостиницы в надежде, что Май все еще у себя в номере. Он знал, что Май предстоит выступать после обеда — она говорила, в половине третьего, а значит, утром она будет готовиться к докладу. Он подошел к гостинице мокрый до последней нитки. Вода текла с носа, глаз, бровей, он мог слизывать капли дождя с губ, капало с плаща, со штанин и сумки, в ботинках хлюпало, белая рубашка и нижнее белье прилипли к телу. Он позвонил Май из телефонной будки возле гостиницы, и телефонистка на коммутаторе соединила его с нужным номером. Май сразу взяла трубку.

Она была рада его звонку. Ты откуда — с работы? Как тебе без меня спалось? Она не давала ему ответить, все говорила и говорила, рассказывала, что волнуется перед докладом, боится, что не взяла самое важное.

В конце концов Май дала Юхану возможность вставить слово, и тогда он спросил, чем она занята.

— Ну конечно, сижу и пишу, — ответила она. — Чем же еще?

— Это понятно, — перебил он. — А чем ты занималась в тот момент, когда я позвонил, Май? Я хочу представить тебя перед собой.

Она тихонько засмеялась:

— В тот момент, когда ты позвонил, или прямо перед этим я пошла в ванную расчесать волосы.

— Сто раз?

— Нет, только несколько. Никак не могла решить, собрать их в пучок или распустить после обеда.

— Распусти.

— Ты думаешь?

— Да.

Как же прекрасно, думал Юхан, стоять вот так вот, совсем рядом, пока дождь барабанит по крыше телефонной будки, среди потоков воды, крепко прижавшись к мокрой телефонной трубке, прижавшись к голосу Май, к ее отображению в зеркале; он представлял себе, что ее блестящие длинные волосы освещают темную комнату, всю гостиницу, весь Гетеборг.

— А что на тебе надето? — спросил он.

— Полосатая ночная рубашка, очки.

— Ты что, еще не одевалась?

— Да нет, оделась, позавтракала, потом снова поднялась в номер и переоделась в ночную рубашку. Я люблю надевать ночную рубашку, когда работаю, она нигде не жмет, и в ней не жарко.

— Смотри не замерзни в одной ночнушке, — сказал Юхан. — У тебя закрыто окно? А то простудишься.

Он обвел взглядом гостиницу, все окна и за одним из них увидел Май.

— Нет, — ответила она, почти удивленно. — Окно раскрыто. На улице солнце. Здесь уже все по-весеннему. Только легкий ветерок в волосах. А как там в Осло?

— Дождь идет, — ответил Юхан.

— Как всегда, — сказала Май.

На мгновение они замолчали.

— Так на чем ты остановилась? — спросил наконец Юхан.

— Ты про что?

— Про волосы. Распустишь их или соберешь в пучок?

— Наверно, распущу. — Она помолчала, а потом тихо прибавила: — А может, соберу в пучок, пока что не знаю.

— Я люблю тебя, — сказал Юхан.

— Я тебя тоже, — ответила она. — А теперь мне пора, пойду писать доклад.

Май вздохнула.

— И как у тебя это получается? — вдруг воскликнула Май. — Каждый день писать статьи! По-моему, это чертовски сложно.

— По-моему, тоже, — ответил Юхан, засмеявшись. — Держись! У тебя все получится! А вечером отдохнешь.

Они попрощались.