Су Тун - Рис

Из торгового зала на пару с работником вышел хозяин. Судя по их разговору, в хранилищах рис был уже на исходе, а судно с товаром из южных провинций пока что не прибыло в порт. Хозяин был явно встревожен:

– Видать, у почтенного клянчить придется. Ох, сердце мое не на месте: захочет ли нам помогать?

– Пусть Чжи Юнь посодействует, – встряв в разговор, запищала Ци Юнь. – Чай, не зря развлекает вонючку. Неужто откажет в таком мелком деле?

Хозяин направил У Л ун’а на пристань, чтоб тот с Крепышом занял баржу другую зерна. У Л ун усомнился:

– Как баржу? Да кто же даст столько?

– Тут дело-то ведь не твое, – невнятно промямлил, прервав град вопросов, хозяин. – Ты топай себе, и весь сказ.

У Лун сн ова стоял на пол уночной пристани. Прежние виды, знакомые звуки будили в душе неприятные воспоминанья. Прижавшись к каким-то тюкам, У Л ун молча следил за людьми из Портовой Братвы. И как этот сброд будет рис занимать? У с амой воды фонарей почти не было видно. Мачты и груды добра на причале казались во тьме мешаниной размытых теней. На ребячьем лице Крепыша, на котором У Л ун каждый раз подмечал отпечатки былых злодеяний, читалась холодная скука. Это лицо порождало в нем страх, пробуждало в нем ненависть. Странно. Зачем Крепышу этот длинный ремень?

Братва взобрал ась на стоявший у пристани танкер, попрыгав с него на две баржи. Оба суденышка стали трястись и качаться. Лампы исчезли вдруг с мачт. У Л ун разглядел, как одну из них вышвырнул в реку Крепыш. Ай да займ – настоящий грабеж! У Л ун огляделся. Неужто никто не ос адит братву? Где же люди с соседних посудин? А где в черной форме двуногие псы? Похоже, закон здесь не властен: есть люди, есть ружья – и делай, что хочешь.

Стоя на барже, Крепыш делал знаки У Л ун’у быстрей подниматься на борт. Помявшись, У Л ун влез на танкер и нехотя спрыгнул на баржу. В разбое участвовать он не хотел, но Крепыш, песьеглазый Крепыш и не думал его отпускать. Он меня никогда не отпустит.

Связанный, с кляпом во рту сторож баржи валялся на рисовой куче. Знакомые искры бессильного гнева в глазах – еще один жалкий бедняк. Охраняющий баржу зерна обречен на несчастье. Едва ли не знал он, насколько опасны сейчас времена. Рис мерцал в темноте тепловатыми белыми искорками. У Лун т ак любил бл еск пряных зерен...

– Ты б аржею править умеешь? – спросил вдруг Крепыш. – Всяк в деревне на это горазд.

– А я нет, – отшатнулся У Л ун. – Из деревни, не значит умею.

– Башку мне морочишь? – вцепившись рукой в подбородок У Л ун’а, Крепыш заглянул ему прямо в глаза. – Я по бельмам же вижу, что врешь. Быстро баржу к причалу! Зерно не разгрузим, я в реку тебя.

– Я умею, но плохо.

У Л ун кое-как подвел к сходням тяжелую баржу. Из темноты появились какие-то люди и стали, должно быть, сгружать с баржи рис. У Лун, слыша шуршанье ссыпаемых зерен, не мог ничего разглядеть. Да на что тут смотреть: дело ясное – нагло, спокойно и слаженно взяли и спёрли две баржи зерна. У Л ун убедился в правдивости слухов, гулявших по улице Каменщиков – для Портовой Братвы, опирающейся на бесстыдство и силу, вершить злодеяния «так же легко, как отверзнуть ладонь».

Что-то плюхнулось в реку. У Л ун, обернувшись, успел разглядеть, как мужик, стороживший зерно, грузным камнем уходит под воду. Задрав вверх лицо, «озаренное бледным лучом безысходности», сторож как будто пытался промолвить чего-то сквозь хлопковый кляп. Тело кануло в бездну, оставив лишь рой пузырей.

– Там мужик з аборт спрыгнул! – оставив кормило, У Л ун попытался вслепую нащупать хоть что-то в воде. Но мужик уже был глубоко. На ладони остались одни лишь студеные капли.

– От жизни устал, – равнодушно заметил Крепыш. – Из-за риса паршивого в реку кидаться. Такому и жить-то не стоит. Считай, мы ему помогли.

У Л ун прикоснулся к ладони. Она была стылой и влажной – такой же как камень, лежавший в тот миг на душе. Под мертвенным светом луны воды мутной реки устремлялись к востоку. Он думал, что зло, расползаясь как свора лесных муравьев, проникает везде. Сколько слабых беспомощных душ безвозвратно исчезло в стремнине? Своими глазами он снова узрел чью-то смерть. В этот раз ради баржи зерна.

Братва торопливо катила по тёмным проулкам гружённые рисом тележки. У Л ун толкал тачку средь их вереницы. Передняя тачка вдруг встала у входа в недавно открытый лабаз. Из ворот его вышла какая-то тетка и стала о чем-то шептаться с ведущим братву Крепышом. Обернувшись, Крепыш помахал им рукой:

– Здесь мы пару тележек разгрузим.

– А здесь-то зачем? – вопросил пораженный У Л ун. – Это ж рис для лабаза Большого Гуся!

– Рот захлопни, – ответил толкавший соседнюю тачку. – Ворованным рисом не только хозяин твой сыт. Днесь на это добро каждый виды имеет. К тому же тут платят поболе.

Крепыш, подсчитав деньги под фонарем, подошел, кривя губы, к У Л ун’у.

– Старался, – Крепыш, ухмыльнувшись, исторгнул из пачки купюру. – Держи, заслужил.

– И всего-то одну? Я умаялся насмерть.

– Не вздумай болтать, – пригрозил стальным тоном Крепыш, но купюру добавил. – Вернешься в лабаз, скажешь, заняли рис. Проболтаешься, в реку отправлю.

У Л ун хладнокровно отправил за пазуху деньги:

– Зачем мне болтать? Им я точно не стану докладывать.

В позднем часу вереница тележек с зерном добралась, наконец-то, до улицы Каменщиков. В зале груз ожидали хозяева. Только тележки застыли у входа в лабаз, к Крепышу подбежала Чжи Юнь и, повиснув на шее, причмокнула в щеку:

– Тебе от мамули награда!

– И только? – Крепыш рассмеялся. – Братва умоталась, как черти. Нам мяса с вином в самый раз.

У Л ун протолкался с братвою в лабаз. Его воротило от льстивых улыбок семейки. Но нужно работать – одну за другою таскать на плечах тяжеленные, полные зерен корзины.

Хозяин просеял сквозь пальцы горсть риса:

– Неважно очищен. Но лучше такой, чем совсем ничего. Ныне всякий товар расхватают.

А знает ли он, что за этот товар было плачено жизнью? Ведь знает же что-то про этот «заём», но ему наплевать. Эта улица – логово змей с ядовитой слюной: их глаза наливаются кровью при виде наживы, сердца наполнятся желчью от жажды навара. Здесь всем безразлична чужая судьба. Шагая к хранилищу с новой корзиной, У Л ун осознал, что ему, в самом деле, ведь тоже плевать. Наплевать на чужую судьбу.

С той зимней ночи, когда он проведал про тайную связь Крепыша и Чжи Юнь, У Л ун до того изнывал от сжигающих душу раздумий, что часто не спал по ночам. Днем с лукавым болезненным блеском в глазах он следил за легчайшей усмешкой, малейшим движеньем бровей, но Чжи Юнь не тревожил его испытующий взгляд. Тайный блуд с Крепышом привнес в жизнь её новые радости. Этой зимой и на улице, и в окруженьи родных Чжи Юнь словно лучилась весельем. Как только достойнейший Лю отравлялся в поход по элитным борделям, Чжи Юнь с Крепышом предавались распутству в лабазе Большого Гуся. Такое бунтарство ей было особо по нраву.