Су Тун - Рис

– Снова б удешь охальничать, срам твой собакам скормлю, – задрав ногу в сверкавшей во тьме белоснежного шелка штанине, У Л ун дал Чай Ш эн’у пинка. – Отдери свою бабу. Чем жестче пропрёшь, тем покладистей будет. Все бабы дешевки.

Най Ф ан, чуть живая от страха, беззвучно осела на п ол.

– Испугалась? – Чай Ш эн подхватил жену п од руки и перенес на кровать. – Меня можешь ругать-поносить, но не трогай отца. Всем известно, он «злобен душою, рукою тяжел». Разозлишь его, ладно бы ты, даже я могу пулю отведать.

Най Ф ан, словно рыба на суше, хватала ртом воздух:

– Скоты! Что один, что другой.

Отвернувшись к стене, она сжала свой палец зубами. Под ухом храпел погрузившийся в дрему Чай Ш эн. За окном раздавался то близко, то вновь далеко перестук колотушки. Родители, выдав её в этот чертов лабаз – размышляла Най Ф ан – допустили просчет недостойный прощения: вс яее ж изнь с этих пор превратилась в один беспросветный кошмар.

Вверх по реке поднимались груженные солью, промышленным маслом и хлопком суда. Меж шпанг оутов, в темных углах зачастую таилось оружие, порох и опиум – груз для Портовой Братвы. Вместе с грузом суда доставляли известия. Как-то У Л ун, надзиравший в порту за разгрузкой товара, услышал:

– В Шанхае на скачках убит Лю Пи Цз и. Семь раз в сп ину ножом. В луже крови издох. Фотографии тела на первых страницах газет. Шум и гам по всей Набережной [31] Набережная – деловой центр Шанхая. .

– Посмотрите, почтеннейший Лун, – ему дали газету. – Вам больше не нужно его опасаться.

Бесстрастно взглянув на нечеткий засвеченный снимок, У Л ун бросил в реку листки:

– Я газеты терпеть не могу: от них краской воняет.

У Л ун еще долго стоял у реки, вспоминая, как годы назад он впервые ступил на полночную пристань. Ватагу портовых громил, что тогда измывались над ним, разметало по свету. Но он не забыл этих лиц. Не забыл, как под звуки их пьяной отрыжки терпел униженья, как ради кусочка соленой свинины назвал всех и каждого папой; и сердце его наполнялось неистовым, буйным страданием. Вытянув в стороны руки, он снова и снова взбегал и спускался по трапу, покуда душевная боль не прошла. У Л ун спрыгнул на пристань и вдруг разглядел правым глазом юнца, крепко спавшего подле тюков с привезенным товаром. У Л ун подошел и подергал его за бородку, сжав редкие волосы меж двух монет. Юный грузчик очнулся от сна.

– Назовешь меня папой, – У Л ун был сама доброта, – и монеты твои. Назовешь, сможешь несколько дней не работать.

Юнец, удивленно взглянув на У Л ун’а, немного помялся и робко сказал ему: «Папа».

У Л ун с искаженным невнятной гримасой лицом, бросил деньги на землю:

– Ты вправду назвал, – и внезапно, подавшись вперед, наступил на протянутую за монетами руку. – Держи, бесхребетная тварь!

Подхватив с земли шест, У Л ун стал колотить им темени грузчика:

– Я ненавижу вас, грязных дешевок. Вы ради гроша, ради мяса куска, даже черта отцом назовете.

Братва на причале безмолвно следила за дикою сценой. За годы они уже свыклись с внезапными вспышками гнева, считая их за проявления странного нрава У Л ун’а, но их излияния на подвернувшихся п од руку самых случайных людей продолжали вселять в души страх. У Л ун выронил шест. Между пальцев руки, прикрывающей темя юнца, пробивались кровавые струйки. У Л ун заглянул своей жертве в лицо.

– Я читаю в глазах твоих ненависть. Это похвально. Когда-то я был еще большей дешевкой. И, знаешь, как я стал другим? Через ненависть. Вот что ты должен копить, чтобы стать человеком. Ты можешь забыть свою мать и отца, но не смей забывать свою ненависть.

Со стороны старой фабрики вдруг долетели тревожные трели свистков. Когда стражи порядка примчались на пристань, У Л ун, его люди, запретные грузы уже растворились в ночной темноте. Лишь едва различимый душок злодеяний витал над безлюдным причалом. Обычное дело. Несметные споры преступности, произрастая в грязи городских переулков, давали в порту урожай каждодневных разбоев, насилий, убийств. Этой ночью опять на земле была свежая кровь. Возле груды тюков одинокий юнец, обтирая обрывком бумаги залитое красною жижей лицо, одурело глазел на приб ывший наряд и в ответ на любые вопросы твердил лишь невнятное: «Я ненавижу».

У входа в лабаз письмоносец выкрикивал имя Ци Юнь. Получив первый раз в своей жизни письмо, та вручила его – долгий срок не касаясь ни книг, ни газет, Ци Юнь тщетно пыталась хоть что-то понять – для прочтения старшему сыну.

– Моя дорогая... на днях... Бао Ю, – тот небрежно скользнул по листочку глазами. – Племянник приедет тебя навестить.

Обомлев на мгновенье, Ци Юнь издала тяжкий вздох и взял ась пересчитывать что-то на пальцах.

– Бедняжка. Лет двадцать уже, как мертва его мать, а он помнит о тетке, – Ци Юнь поднял ана Ми Ш эн’а набухшие влагой глаза. – Помнишь чай двоюродного брата? Что статью своей, что умом в сотню раз вас обоих был лучше. А сколько надежд подавал...

– Да уж как мне не помнить, – язвительно глянув на мать, Ми Ш эн смял белоснежный листок и вложил ей в ладонь. – Братец этот на мне как на лошади ездил. И веткой по заду хлестал.

Дня через три утонченного вида, одетый в заморский костюм молодой человек появился на улице Каменщиков. Привлекая внимание домохозяек изящной, ничем не стесненной походкой, он неторопливо вошел в дверь лабаза Большего Гуся.

– Сын Чжи Юнь, – сорвал ось с языка у глазевшей вослед незнакомцу владелицы мелочной лавки. – Никак сын Чжи Юнь воротился.

Когда возвратились «попавшие в небо» Ми Ш эн и Чай Ш эн – их послали встречать Бао Юна железнодорожный вокзал – на дворе уже били домашнюю птицу.

– А он уже здесь, – торжествующее бросила им обдиравшая перья и пух Сюэ Ц яо. – Какие неловкие. Только отправь вас встречать человека...

– И где человек? – сдвинул брови Ми Ш эн.

– Вместе с мамой в гостиной. Ступайте быстрее!

– Быстрее? – Ми Ш эн, с отвращеньем взглянув на жену, похромал в свой покой. – Буду я перед ним унижаться.

Чай Ш эн, войдя в двери гостиной, увидел изящно одетого гостя и мать, восседавших бок о бок в старинных, из красного дерева креслах. Во время дежурных приветствий холодный блеск глаз и раскованный вид Бао Ю, дав понять о его превосходстве, немного смутили Чай Ш эн’а. Пристроившись рядом, он вз ялся расспрашивать гостя о ставках в Шанхае: