Сара Миллер - Я знаю все твои мысли

— Молли в библиотеке, — сообщает он. — Так в чем дело, чувак? Где Каллен и Николас?

— Где именно в библиотеке? — уточняет Гид, игнорируя остальные вопросы. — Ну же, где?

— В кабинках для индивидуальной работы. В подвале. О господи. Мне пришлось толковать с той маленькой странной девицей. Наверное, теперь подумает, что я на нее запал. Вот уж подвезло. Спасибочки.

Гид кладет руку Лиаму на плечо, смотрит ему прямо в глаза и произносит:

— Ты хоть догадываешься о том, как ты смешон?

Он уходит, не давая Лиаму возможности осмыслить то, что только что случилось.

Всю дорогу в библиотеку Гид про себя смеется. Пусть у него большие неприятности, зато теперь он хотя бы может собой гордиться. Он знает, что делает. Часы во дворе — величественный циферблат с римскими цифрами наверху часовни — показывают двадцать минут восьмого. У него сорок минут, чтобы найти Молли и хороший тайник.

Гид входит в библиотеку через подвал, чтобы остаться незамеченным. Он осторожно ступает через отдел художественной литературы: секции А — Г, Д — И. Наконец, за рядом романов Рэндалла Джарелла, видит ее. Она сидит в отдельной кабинке с книжкой «Моби Дик» и красной ручкой в руках.

— Эй, — шепчет Гид. Молли оборачивается. И сердце Гида вдруг вздувается и подпрыгивает, как маленькая лягушка в груди. Дело в том, что он не может не подумать о Пилар, о том, какая она — в четыреста раз красивее Молли, в четыреста раз красивее всех остальных девчонок, которых ему доводилось видеть. К своему стыду, он даже думает, что она будто освещена изнутри тысячей свечей. Но у Молли такой проницательный взгляд. Ее словно постоянно что-то забавляет. И когда уголки ее губ ползут вверх, он не то что- бы сходит с ума от сексуального желания, но явно испытывает любопытство.

Она смотрит на нее некоторое время, а потом произносит, вскинув бровь, что вызывает у него еще большее любопытство:

— Чем могу помочь?

Гидеон прикладывает палец к губам и манит ее. Он подходит на цыпочках; ее саркастическая улыбка становится шире.

— Ай-ай-ай, — говорит она. — Ты вылитый Джеймс Бонд. Таинственная рана… — она показывает на его синяк. — Но мое перо сильнее меча. — Она легонько тыкает его под ребра, и ее костяшки касаются полоски голой кожи меж пуговиц его рубашки. Гид ясно чувствует прикосновение ее пальцев, легкое царапанье ногтем, тепло ее кожи, прохладный металл массивного серебряного кольца. И, словно влекомый некой силой, мощнее, чем он сам, он берет ее за руку.

К своему огромному удовольствию и удивлению он замечает, что она пытается сдержать улыбку. Наверное, это даже лучше, чем если бы она улыбнулась в открытую. Да, Гид… ты прав.

— Боишься, что будет с вашей травой? — спрашивает Молли. — Я ее спрятала. В своей комнате. Там никто не станет искать.

— У них есть пес, — говорит Гидеон. — И они будут искать везде. — Кажется, пора отпустить ее руку. Дело серьезное.

— Что? — ахает Молли. — Кто это «они»?

— Собака, — повторяет Гидеон, — у этого парня большой золотистый ретривер, натасканный на наркоту, а констебль…

Молли хмурится и отмахивается.

— Этот констебль — тупые школьные россказни.

Как привидение из часовни.

Гидеон рассказывает о том, что случилось на директорской кухне. Как чисто от скуки он собрал букет из роз, лютиков и лаванды, который очень понравился жене директора. И как они звонили констеблю.

— Нельзя позвонить тому, кто не существует, — многозначительно сообщает он. — Констебль — реальный человек, и он уже едет.

Молли надевает пальто — симпатичное красное пальтишко с капюшоном, — но оставляет на столе

«Моби Дика» и ручку.

— Я еще вернусь, — поясняет она. — Я таким образом успокаиваю себя, что меня сегодня не вышвырнут из школы.

По настоянию Молли они идут прямо через двор.

— Лучший способ спрятаться — быть на виду, — говорит она. — Ты что, «Беглеца» не смотрел? — Гид все равно идет как можно быстрее, уронив голову на грудь. — У тебя совсем не виноватый вид, — замечает Молли.

— Я мог бы прикрыть лицо газетой, — предлагает Гид. — Так лучше?

— Нет, — отвечает Молли, — ведь тогда я не смогу любоваться твоим красивым лицом.

Иногда девчонки отпускают такие нарочито кокетливые замечания, чтобы ребята подумали: это слишком уж прямолинейно для кокетства. Кажется, это именно тот случай.

— Только давай срежем за «Моррисон», — говорит Гид. — Твой план быть на виду хорош, но всему есть предел. — Ему нравится, что она позволила ему взять себя за руку и провести в маленький подлесок, и когда он переносит ее через ручей, чтобы она не промочила свои высокие черные сапожки, она тоже не протестует. Они подходят к общежитию «Эмерсон» и договариваются, что она зайдет с черного хода, а он подождет снаружи, у помойных баков, под пожарной лестницей. Поджидая ее, Гид смотрит вверх, на лестницу, и вспоминает, что он в беде. Он говорит себе, что это неважно, что в более глобальной перспективе совсем не имеет значения, если его вышибут из школы. Я часто пытаюсь убедить себя, что в жизни ничего не имеет особого значения, лишь бы ты был жив. Мне никогда это не удается, и я не удивлена, что Гид тоже прекращает философствовать и начинает молиться, чтобы все было хорошо.

— Иисус, — шепчет он, уткнувшись в кирпичную стену, которая кажется ему вполне подходящим местом для молитвы. — Я знаю, что по сравнению с миром на земле это ерунда, но пожалуйста, сделай так, чтобы меня не выгнали из школы. — И добавляет: — Потому что однажды я захочу помогать людям, а это будет проще сделать, если у меня будет образование. Короче. Иисус. Или Бог, наверное. Если ты не хочешь, чтобы меня выгнали из школы, пошли знак.

В тот самый момент у него над головой пролетает самолет. Без шуток! А потом еще один. А вслед за этим на верхушке пожарной лестницы возникает Молли.

— Ты не поверишь, — говорит Гид. — Я только что молился Богу, чтобы тот послал знак, если меня не выгонят из школы, и тут над головой пролетел самолет! А потом еще один.

Молли упирается руками в боки.

— Подними голову.

Гид смотрит вверх. Там летит еще один самолет.

— Узри, божественное явление столь невероятное, что происходит оно каждые тридцать четыре секунды! — Гид недоуменно таращится на нее. — Это называется «траектория полета», — поясняет она. — А ты просто тупица.

Молли спускается по лестнице, подходит к Гиду и с загадочной улыбкой чмокает его в щеку.

— Спасибо, — говорит она, — как бы мне ни нравился милый городок Буффало, должна признать, я не горю желанием туда возвращаться. Тем более при таких обстоятельствах.

— Спасибо мне? Да это я во всем виноват. Я… просто хотел сделать то, что считаю правильным.

Молли кивает. Но ее лицо, на котором он ожидал увидеть благоговейное уважение, выражает что-то среднее между настороженностью и усмешкой.