Грэм Грин - Меня создала Англия

— У вас превосходный радиоприемник, — сказал Галли.

— Правда? — спросил Крог. — Я им никогда не пользуюсь.

— Половина десятого, — заметил Энтони. — Последние известия из Лондона.

Кейт повернула ручку настройки.

— Парализовав Исландию, депрессия… — выговорил ровный бесстрастный голос и пропал.

— Милый Лондон.

— Вот Москва, — сказала Кейт, вертя ручку приемника, — Хилверсюм, Берлин, Париж…

— Открывая новые предприятия газового топлива и коксовой переработки, герцог Йоркский…

Словно свечи на рождественском пироге, один за другим гасли белые, вощеные голоса, подточенные атмосферными помехами над Северным морем и Балтикой, грозами в Восточной Пруссии и ливнями в Танненбурге, осенними молниями над Вестминстером и свистом в эфире. — Париж ни с чем не спутаешь, — сказал Энтони, — aimer, aimer, aimer.

— Вам сдавать, мистер Фаррант, — сказал Холл.

— А голос был отличный, — отозвался Галли, — просто отличный.

— Мне не сдавайте, — сказала Кейт. — Я уже просадила массу денег. А вы сами поете, капитан Галли?

— Для друзей, только для друзей. Я мечтаю сколотить здесь маленькую оперную труппу из англичан. Взять что-нибудь нетрудное — «Микадо», «Веселая Англия». Заодно хорошая пропаганда.

— Полу-чите-вашу-карту, — отбарабанил Энтони, сдавая на четверых. — Встань у меня за спиной, Кейт, на счастье. Сделай ручкой, шаркни ножкой, деньги прилетят в окошко. Сейчас я продуюсь, и пойдем побираться вместе. Холл поставил пять крон.

— А у вас нет на примете сопрано, мисс Фаррант? У меня из-за этого все дело стоит. Миссис Уайскок абсолютно не умеет держаться на сцене.

— Слава богу, что я успел купить билет, — сказал Энтони.

— Вы купили билет? — воскликнул Холл.

— Иначе вашему преданному слуге не увидеть Лондона, как собственных ушей. Интересно, они включают питание в стоимость билета? — Но не спиртное, мой мальчик, — предупредил Галли. — Ты купил билет? — спросила Кейт. Он таки обошел их, подумала она, и только эту минуту надо запомнить, потому что она уже никогда не повторится. Тони счастлив, клубится туман, в окнах двоится свет от камина, тонко звенит электричество. — Дайте пять. — У него все карты одной масти. — Удваиваю. — Он запомнит все это, думала Кейт, он много лет будет рассказывать об этом вечере: как он играл в покер с самим Крогом, как взял из колоды пять карт и все одной масти. Рассказ будет гулять по всему свету, по всем клубам, и ему никто не поверит. — Удваиваю. — Кладу карты, — сказал Галли.

Она уже строила планы, как они снова съедутся. Можно, конечно, помолиться — искушение слишком велико; просить вечность, доброго боженьку; растрогать бессловесным воплем, истовым упованием: «Я люблю его больше всего на свете»; нет, мало: «Я люблю одного его на всем свете; отдай его мне, удержи его со мной; не слушай, что он говорит, уврачуй, избавь меня от боли, потому что это непереносимая мука — жить врозь, открытками, с нарушенным сообщением, без общих мыслей». Но молиться она не будет, она привыкла обходиться без молитв. Не то чтобы она совсем не верила в них — вера в чудо никогда не затухает в нас: просто она предпочитала строить планы, потому что так правильнее, это честная игра. — Еще удваиваю.

— Пять сверху.

— Пасую, — сказал Крог.

— Удваиваю.

— Уравниваю, — сказал Холл.

— Проиграли — у меня флешь.

— Действительно, — признал Холл.

— Теперь я точно доберусь, — сказал Энтони. — Есть на что выпить.

Холл снова стал тасовать колоду.

— Я больше не играю, — сказал Галли.

— Хватит, — подхватила Кейт. — Вам будет мало ночи, чтобы отыграться, мистер Холл. Давайте выпьем еще по одной и спать. — Ее раздражал его вид, эти выпущенные манжеты, худые пальцы, теребящие колоду. — Не унывайте, — сказала она, — в другой раз отыграетесь. Он всегда был таким, Эрик? Таким серьезным? — Она пояснила Галли:

— Они знают друг друга почти с детства. — Я видел его с приставным носом, — сказал Крог, — но, по-моему, это его не изменило.

— У вас были неприятности с полицией, мистер Холл? — Это было во время фиесты, — неохотно объяснил Холл. — У меня правило: в Риме живи по-римски.

— Мистер Холл покушается на классику, — съязвила Кейт. В его глазах плясали злые огоньки, провоцируя одинаковое желание погасить их либо раздуть еще сильнее.

— Я иду домой, — сказал Холл. — Спокойной ночи, мисс Фаррант.

— Я иду с вами, — подхватил Энтони.

— Посидите, капитан Галли. Ведь еще не поздно. Выпейте. Расскажите, — запнулась Кейт, — расскажите о шотландских горцах, капитан Галли. — Кстати, — понизив голос, сказал Галли, — на днях пройдоха Минти сказал мне одну вещь.

— Минти? — переспросил Крог. Он встал и подошел к ним. — Что он еще задумал?

Холл застегивал в дверях пальто. Тесное в талии, оно туго перехватило его фигуру. — Не беспокойтесь, мистер Крог, — выкрикнул он. — Странный и сомнительный тип. Возглавляет здешний клуб выпускников Харроу. Ума не приложу, как это могло случиться. Посланник его на дух не переносит. Так он пытался убедить меня, что вы Макдональды. Само собой, я посмотрел потом в справочниках.

— Милый Минти, — сказал Энтони. — До свиданья, Кейт. Мне рано вставать.

— До свиданья.

— До свиданья, мистер Крог, спасибо за выручку. Вы прекрасно обходились без моих услуг. До свиданья, Галли. Надеюсь как-нибудь увидеть вас в Лондоне.

Так и не придумала она никакого плана, а он уже уходит. Она догнала его у лифта. Холл уехал один, Энтони остался с нею наверху. — В чем дело, старушка?

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала Кейт. Рано или поздно он забудет ее, думала она, но это слабое утешение (рано или поздно он забудет и меня). — Я толком не разглядела тебя, — продолжала она, — мне хотелось многое сказать. О прошлом, — умоляюще сказала она. — Теперь я буду добросовестным корреспондентом, — пообещал Энтони. — Три страницы каждое воскресенье.

Его добродушие бесило ее, оно отражалось в зеркалах длинного коридора, гримасничало в зеркальных маршах лестницы, искрилось в хромированных дверях лифта. — Это все, что я заслужила, — сказала она. — Три страницы в неделю. А я ради тебя работала годы. И только об одном думала: как помочь тебе, а теперь какая-то сука… — Она презирала свои слезы — очень это жалкое оружие; не станет она их утирать и козырять ими не будет, пусть текут, как заливает лицо дождь, когда идешь без шляпы. — Это не так, Кейт, — возразил Энтони, — я тебя люблю. — Он с торопливым замешательством посмотрел в глубь лифта. — Меня ждет Холл. Надо идти. — Слабо сжал ее руку. — Я люблю тебя, Кейт. Правда. Больше всех на свете. А Лу… В нее я влюблен. По-сумасшедшему. Она бы тебе тоже понравилась, Кейт. — Сейчас прочтет какую-нибудь мораль. — Любить и влюбиться, Кейт, — разные вещи.