Юрий Ампилов - Четвертая экспедиция (сборник)

– Ручаюсь, как за себя, Федорыч!

– Ну тогда полетели, – вынужден был я согласиться.

Я с трудом протиснулся в пропахший рыбой салон вертолета, где мне оставили лишь небольшой уголок. После того, как дверь захлопнули, запах рыбы стал просто невыносимым. Но перспектива порадовать своих ребят и домочадцев королевской рыбкой да навязчивые мысли о кружке пива с такой богатой закуской настроили на примирительный лад.

Меж тем двигатель уже вовсю ревел, вертолет трясся как припадочный, но стоял на месте. «Может, ну ее к дьяволу, пока не поздно, – пронеслось в голове, – а то действительно, не ровен час, брякнемся, и конец всему». Но мысль явно запоздала. Вертолет тронулся с места и тяжело поехал, разгоняясь гораздо медленнее, чем хотелось бы. Буквально через пару секунд эта коротенькая дорожка кончилась, обрываясь небольшим метровым уступом вниз к ровной болотистой тундре. Вертолет в первое мгновение провалился немного вниз, едва не нырнув в это болото, но потом медленно и грузно приподнялся над тундрой на два-три метра и пошел вперед. «Фу, пронесло, – с облегчением подумал я, – ни за что больше не соглашусь на такие трюки».

Так мы и летели на минимальной высоте до Харьяги, наблюдая за мелькающими буквально под ногами лужами да кочками. Подниматься выше с такой лишней массой было опасно. Более разреженный воздух вверху не удержал бы перегруженную машину, а любая карликовая березка под нами, оказавшаяся чуть выше обычной, непременно была бы последней на нашем рискованном пути, не говоря уже о какой-нибудь вышке или линии электропередач. И такой «экстрим» продолжался больше часа. И лишь ближе к Вуктылу, когда баки с горючим заметно пустели, можно было приподнять машину еще на несколько метров. Да и рельеф местности тут уже не позволял лететь на малой высоте.

Но прошло буквально две-три недели, и эти неприятные ощущения забылись. Потом пришлось еще несколько раз бывать в похожих ситуациях, однако такого перегруза в моем присутствии я больше не допускал.

Зато однажды был другой случай с тем же экстремалом – пилотом Николаем Гавриловичем.

В очередной раз мы летели с Василием Петровичем, заместителем начальника управления, из Нарьян-Мара домой в Вуктыл. Уже когда вылетали, были проблемы с погодой. По прогнозу Вуктыл закрывался из-за метели через два часа, а то и раньше. Но мы надеялись проскочить. Уж очень хотелось эту надвигающуюся ночную метель встретить в домашнем тепле и уюте. И, похоже, все складывалось удачно. Правда, вертолет все больше болтало под усиливающимися порывами ветра, а впереди в смотровое стекло в свете вертолетных прожекторов ничего не было видно кроме крупных снежинок, собиравшихся в сплошные снежные заряды. Но мы все же надеялись на то, что успеем прорваться до пика надвигающегося циклона, тем более, что оставалось не больше получаса. Но тут в эфире послышались слова, которые привели нас в уныние:

– Внимание всем бортам. Аэропорт Вуктыл закрыт ориентировочно до семи утра.

– Твою мать, – не сдержался Петрович, – думал, успеем. У меня ж сегодня у младшего пацана день рождения. Он просил: «Папка, приедь» – я пообещал. Ну что теперь делать?

– Да не расстраивайся, Петрович, – пытался я его успокоить, – все в наших краях бывает, а такие пустяки, как метель, так каждую неделю. Я тоже надеялся, что через часок дома поужинаю да к жене под бочок.

– Гаврилыч, куда теперь летим? – спросил пилота расстроенный и задумчивый Петрович, словно не слыша моих утешений.

– Да куда-куда, в Ухту, Петрович, куда же еще? – ответил Николай Гаврилович.

– Слушай, Гаврилыч, оттуда же почти 200 километров по зимнику в ночную метель трястись. Неизвестно, доберемся ли к утру, а мне домой сегодня ну очень надо.

– Петрович, а я-то что могу сделать?

– Слушай, Гаврилыч, идея есть.

– Что за идея?

– Отсюда же до Вуктыла рукой подать.

– Ну так что?

– Давай сядем на трассе у поста ГАИ, мы с Федоровичем там соскочим и я водителя вызову, а ты в Ухту полетишь.

– Да нельзя, Петрович, меня же уволят.

– Не бойся, Гаврилыч, никто не узнает, а с гаишниками я договорюсь, авось я не последний человек в Вуктыле.

И рисковый Николай Гаврилович согласился. Каково же было изумление редких водителей, когда в свете ночных фар при порывах снегопада они увидели на дороге вертолет, производивший посадку прямо на трассу.

Василий Петрович тут же вызвал своего водителя с машиной на пост ГАИ, и уже через час мы сидели в тепле домашнего уюта, вспоминая добрым словом нашего Гаврилыча. А за окном бушевала метель, которая не стихала еще сутки и, в конце концов, полностью занесла зимник, парализовав движение машин по всей трассе. Потом долго еще бульдозерами снег разгребали. И если бы не наш вертолетный ас Николай Гаврилович, мы бы домой еще нескоро попали.

Чем всегда отличался русский человек от иностранца, так это великолепной способностью приспосабливаться к изменчивой внешней среде во всех формах. Там сложившаяся система предполагает четкое разделение труда между всеми членами общества Например, какой-нибудь швейцарский банковский клерк знает свою работу лишь «от сих до сих» и ни на йоту больше. Если, например, у него в доме на пару часов отключат воду или электричество, он испытает серьезный стресс и попросту растеряется, а то и начнет действовать не совсем адекватно. Многие из них даже гаечного ключа в глаза не видели, хотя всю жизнь ездят на автомобилях. Наши люди, не избалованные сервисом, привыкли все делать сами. Это вроде бы и хорошо, но такой натуральный уклад все же тормозит техническое развитие нашего общества в целом, поскольку каждый для себя изобретает свой велосипед, который все равно будет хуже того, что сделают профессионалы. Однако положительной стороной этой медали как раз и является наша русская смекалка, благодаря которой наши мозги всегда находят выход из самой, казалось бы, безнадежной ситуации. А слава о русских чудо-мастерах тянется еще от Левши. Правда, сейчас, к сожалению, все это уходит в прошлое. Молодежь все больше тянется к гуманитарному и экономическому образованию, забывая о том, что мы сильны до тех пор, пока сами умеем производить что-то стоящее, а не анализировать, учитывать и регулировать то, что сделали другие. Многие из нынешних молодых менеджеров уже стали такими же технически беспомощными в повседневной жизни, что и их иностранные коллеги. Но все же в генетической памяти русского человека, надеюсь, надолго останется этот феномен, называемый русской смекалкой. А в наших суровых северных условиях без нее иногда попросту не выжить.

В начале 90-х годов на наших тундровых промыслах стали появляться довольно странные на первый взгляд транспортные средства, получившие официальное общее название ТРЭКОЛ, что при расшифровке означает транспорт экологический. Бесспорно, экология для тундры – дело важное. Если там пройдет обычный вездеход ГТС, то следы от его гусениц природа будет залечивать десятилетиями. А ТРЭКОЛ при высокой проходимости почти не повреждает ранимую поверхность тундры. Типичный ТРЭКОЛ представлял собой обычный легковой автомобиль, чаще всего «Ладу-восьмерку» или «Ниву» с дополнительными небольшими кузовами для мелких грузов. Однако вместо обычных колес у машины были огромные накачанные резиновые камеры диаметром метра полтора, а то и больше. Понятно, что на обычной дороге такую камеру проколоть – нечего делать, а в тундре по мягкому ягелю, а то и по сугробам – лучше не придумаешь.