Александр Торопцев - Охрана

– Геннадий, а дочери твои обе во Владимире живут или как? – Бакулин ясно дал понять человеку, что генеральские истории его не интересуют по штату. Но обычно немногословный Генашка в этот раз был сам на себя не похож.

Он просто измучил Бакулина, рассказывая о генерале с двумя звездочками. По лесу-то он ходить не умеет, хоть и молодой. Изнемог весь от жары, от комаров и оводов. Неженка какой-то, а не генерал. Только упрямый очень. Это у него было, ничего не скажешь. Грибы пошли один к одному. Генерал так разошелся, будто тебе ребенок. Эх, говорит, шампанского не взял. Сейчас бы выпили, резкость навели и вот эти малюсенькие беленькие в бутылку бы укладывали. Зачем, я его спрашиваю, в бутылки грибы укладывать? Шефу своему подарил бы. Царский подарок, брат. Наши цари с французскими королями так вино шампанское на грибы обменивали. Странные какие-то у нас генералы пошли. В Чечне порядок навести не могут, а о царских подарочках думают.

Бакулин уж и не рад был, что пошел с ним в лес, но вдруг Генашка умолк, повернул с тропы, осмотрелся, нам туда, сказал, и вскоре они вышли на делянку, окруженную молодым березняком поляну, ровно расчерченную полосами сосновых посадок. Сосенки – годика по три им – выделялись из порыжелого майского хлама крепким зеленым цветом, впрочем, не бросавшимся в глаза.

– Петьки здесь еще не было, – сказал Генашка, и Федор Иванович увидел гриб, нагнулся, и они надолго замолчали, позабыв друг о друге.

Сморчки собирать легко. Темно-коричневые, сморщенные головы их на слабых ножках выглядывали то тут, то там из прошлогодней травы, устилавшей хрупким покровом неглубокие грядки, из которых через два-три метра торчали мохнатые остроголовые колоколенки сосенок.

Распогодилось. Повеселело. Делянка небольшая, от силы сотня грядок по двести-триста метров длиной. Бродили по ней два взрослых человека, почти ровесника, около полутора часов. Бакулин притомился. Но форс держал.

– Мало грибов, – услышал он голос Генашки и испугался: неужто за ручей придется идти?

– Хватит на жареху, – ответил он уверенно и направился к бывшему стеклодуву.

У того грибов в полкорзины на три сковороды. Генашка, глянув в корзину Бакулина, скептически качнул головой и сказал:

– Урожай плохой, однако. Я здесь по пять корзин набирал, если Петька в похмелье бывал.

– А может быть, он здесь прошелся?

– Не-ет.

Бакулин посмотрел на часы, сказал строго:

– Обедать пора.

– У вас, военных, все по расписанию, – пожал плечами Генашка, и они пошли домой.

Молчали. Федор Иванович с гордостью отмечал про себя: «И я бы сюда повернул, а потом туда. Точно! Зря, что ли, на границе прослужил всю жизнь!»

О чем думал в эти минуты Генашка, он не знал. И не расстраивался из-за этого. Только бы не заговорил.

– А по этой дороге мы с генералом на машине ехали.

Фу ты, опять за свое!

– Да будет тебе, о генерале-то. О себе бы рассказал? – попросил Бакулин.

– Да нет, ты не понял! Он настоящий генерал-лейтенант. А наш лес кого хочешь вымотает. Ты, вон, весь в мыле. Что ж, значит, не полковник теперь?

У Генашки настроение было какое-то непонятное. Чего он хотел?

– Я, понимаешь, Федор Иванович, ничего не хотел. Просто так отдал ему свои белые грибы, пусть, думаю, он свою жену потешит. Так, что ты думаешь, через неделю с оказией подарок мне прислал: вот такую бутылку «Метахи»! Коньяк такой, может, знаешь? Да еще впридачу блок «Явы». Я ее только по праздникам курю или когда совсем уж ничего нет. Настоящий генерал, с размахом. В девяносто пятом году это было. Через год я специально для него за ручей ходил, царских грибочков собрал. Три бутылки шампанского. С Нового года пустые бутылки держал. Пошел к нашему. Так, мол, и так, говорю, долг платежом красен. А он смотрит на меня и ничего понять не может. Я ему повторно толкую. Одну бутылку, говорю, я вам собрал, а три – вашему другу, генерал-лейтенанту Николаю Ильичу. Зять сегодня в Москву собирается, скажите, куда доставить грибочки? Он, наконец, понял, о чем я толкую, улыбнулся как-то не так и сказал: «Не нужны ему твои грибы, Геннадий. Убили его три месяца назад». – «Неужто в Чечне?» – вырвалось у меня слово непутевое, а он мне: «Мест и без Чечни хватает». В общем отдал я ему все четыре бутылки грибов царских, а он, уж и не знаю почему, садись, говорит, помяни друга моего лучшего. И, веришь, нет, выпил со мной три стопки, глазом не моргнул.

– А что же тут такого? – Бакулин слушал Генашку по-прежнему с опасливым чувством, но со все большим интересом. – Мужики же мы. А не размазня какая-нибудь. Напиваться-то незачем. А помянуть друга – святое дело. Да и не старый он – почти нашего возраста.

– Тебе-то что. Ты и сам мог генералом стать. А мне-то в диковинку с генералом да один на один пить, да три стопки кряду, да беседу вести.

Они уже взошли на всхолмье, откуда деревня завиднелась, как на блюде, только не к столу, а со стола, когда несут на нем разные недоедки на кухню. Нет, сравнивать так грубо русское село, даже изуродованное бестолковой энергией людей, оказавшихся на беспутье, которое чем-то сродни бесстыдству, бездумью, никак нельзя. Ну какое же в самом деле это блюдо со стола, то есть все равно что посуда в мойке?! Это же русская волнистая, волнующая даль, неопрятная по раннему маю, но на объедки совсем уж непохожая. Да, людской грязи, всяких ошметок, недостроек, глыб земли, копеечных пристроек у каждой избы, каких-то убогих загородочек по соседству с такими же убогими, но жутко дорогими особенно для местных далей домами-монстрами да какой-то слежалости – не то людской, не то природной, – да прочего мусора, которому и название-то дать трудно, – здесь всего этого в избытке. И даже пруд, кишащий ротанами, выглядит как-то не живо и не мертво одновременно. Огороженный хилыми ивами, он бездумно отражает все, что видно глазу людскому. Но лучше бы этого ничего не видел бы пруд. Или не отражал бы. Сплошная тоска, серость. Отработанность. «Мы – отработанный материал», – как-то сказал по злобе Сергей Воронков. «Ты можешь считать себя отработанным материалом, а я лично считаю себя еще действующим человеком», – гордо ответил ему Бакулин, на что майор лишь ехидно ухмыльнулся. Но почему-то именно сейчас эти слова вспомнились ему.

Генашка остановился, спросил удивленно:

– Кто отработанный?

Бакулин вздрогнул. Никогда раньше с ним такого не случалось. Неужели он «подумал вслух»? Да еще человека обидел?

– Извиняюсь, Геннадий! – он посмотрел Генашке прямо в глаза и честно признался. – Задумался я. Вспомнил один спор. Значит, говоришь, по три стопочке махнул с генералом?

– Да ладно, чего там. – Генашка пошел по проселку неторопливо. – Это я так. Чтобы веселей идти было. А крепко, видать, всех вас армия потрепала, хоть и войны великой, я имею в виду, отечественной, не было. Какие-то вы все задумчивые. Даже Николай Иванович, хотя и служил-то всего ничего по сравнению с вами-то.