Александр Торопцев - Охрана

Бакулин увидел передок голубых «Жигулей» у высокой изгороди, обошел автомобиль и присвистнул:

– Елы-палы! Человека придется брать!

Дверца багажника была открыта. Задний бампер изогнулся полукольцом до середины багажника, в котором лежала вспоротая бутылка «Пепси» с крупной каплей иностранного напитка внутри.

– Представь, Иваныч, после такого удара по ногам, у него кости целы остались! Во медведь. Только два ребра сломано и ушибы. Оклемается. Не надо брать никого. Мне деньги сейчас позарез нужны, балкон хочу остеклить. Поработаю за него месяц, другой.

– Месяцем тут не отделаешься, – медленно протянул Бакулин и будто от дремы очнулся. – Форма одежды должна быть у всех одинакова. Один в куртке, другой в рубашке, что это такое?

– Будет сделано, Иваныч! А человека брать не спеши. Прикроем мы Николая.

Николай Касьминов лежал в это время на больничной койке и ничего не понимал. Голова гудела, подташнивало, хотелось как-то приудобиться, повернуться на бок, а то и встать, походить, вздохнуть громко. Хотелось ничего этого не делать, уснуть, проснуться дома в своей кровати лицом к окну, в свое окно хотелось смотреть ему и слушать сдавленные звуки военного городка, хотелось выйти на улицу, потолковать с мужиками, покопаться в чьем-нибудь движке, хотелось Николаю лежать в своей кровати с женой, положившей голову на его руку, что-нибудь говорить ей негромко, слушать ее шепот. Ему хотелось вернуться во вчера и отказаться от этой поездки. Многое хотелось Николаю, но только не лежать на спине в чистой палате на четыре койки, две из них – пустые. Жена и младший сын только что ушли. Он было развеселился, забыл о боли, тошноте, недоумении (что за болван наехал на него?), о работе (не дай бог, уволят, могут же, им больные не нужны, Бакулин кого-нибудь своего найдет в момент). Но еще запах духов не выветрился в форточку, а уж поплохело ему.

Зимой 1999 года, когда отшумели все январские праздники, Николай Касьминов ощутил в душе своей то чувство, которое однажды уже томило его. Вроде бы сильный человек, жена красивая, два сына не бомжи какие-нибудь, не пьянчуги – покуривают только украдкой. Квартира хорошая, в погребе соленья, варенья, картофель. В военном городке люди уважительные. Чего еще надо человеку, бывшему майору в сорок четыре года? Надо чтобы денег хватало от получки до получки да чтобы прибыток какой-никакой был на черный день или на светлый, старшему, например, жениться пора, что ж он в части без жены делать будет. Неправильно это, не по-людски. На свадьбу-то Николай деньги откладывал, не деньги, а доллары, понятное дело. Но в октябре 98-го пришлось ему первую сотню из свадебной заначки разменять.

А затем и вторую, пятую, десятую, то есть предпоследнюю: младшему куртку хипповую купили да ботинки, пару на зиму, пару на лето.

Последнюю сотню решили они с женой не менять ни в каком случае, надеясь, что Николаю прибавят в охране, а Светлана получит тринадцатую и четырнадцатую. Не прибавили. А тринадцатую выдали только в марте, когда настроение у бывшего майора совсем испортилось. Он перестал пить кристалловскую водку, пиво теперь брал самое дешевое и то украдкой от жены, радуясь, что вовремя бросил курить – сплошная растрата с этим курением.

Как-то в марте, в выходной подвалил к гаражу бывший прапор Петька, разговорился с Касьминовым. День стоял прозрачный, теплый. Нараспев звенькала капель. Снежные подушки в приоконных огородах ослепляли будто линзы. То там, то здесь проявлялись небольшие пятна чистой воды. И мартовская лень поражала всех своим безразличием, как будто намекая всему живому: а может быть, еще рано просыпаться, может быть, стоит поспать еще, пожениться?

Эта лень (грачи еще не прилетели) пропитывала жизнь, все ее поры, воздух, души людей, зверей и домашних кошек и собак. Разговор бывших прапора и майора был таким же ленивым, как и весь мир военного городка. Но Николай сразу же почувствовал в этой лени некое напряжение. И сам напрягся, ожидая подвоха.

Петр за последние пару лет словно подлиннел. А может быть, и впрямь он вытянулся, совсем как столб стал с мохнатой шевелюрой, с бегающими от ясного солнца глазами цвета болотной кочки – вроде бы и карими, вроде бы и зелеными, вроде бы и серо-голубыми, но мутными, потаенными. Бывший прапор дождался, когда последний из местных гаражных людей уйдет домой и вмиг преобразился, задвигался, как подъемный кран в конце месяца, когда план нужно гнать, вертеться туда-сюда. Деловым вдруг стал Петька, делягой, глаза сузил, будто они, вовсю раскрытые, могли выдать его тайну, и заговорил въедливым голосом, при этом на удивление уважительным:

– Ты, Степаныч, свой человек, кремень мужик. И жена у тебя не болоболка, одно слово, мудрая женщина. Точно я говорю?

– Не жалуюсь, – Николай кое о чем уже догадывался, но догадки свои при себе держал и привычки такой – разносить разные слухи по миру – не имел. Его интересовали только новости автомобильные. Например, как все устроено в иностранках (они, старенькие, стали появляться и на гаражной улице военного городка), чем они отличаются от наших машин. Это действительно было интересно. Есть что и с чем сравнивать, есть о чем поговорить с умными, нормальными людьми. А бабские сплетни Касьминова не колыхали. В этом плане он был действительно мужик-кремень: если что-то случайно долетало до его уха, то даже жена не могла надеяться узнать от него об этом.

– Вот я и говорю. – Петр старательно и басовито выговаривал слова. – За это тебя и уважают все. Между прочим, не только у нас в городке. Куханыч, например, за тебя любому шнобель начистит.

– Да я и сам могу. Мне пока помощников в этом деле не надо.

– Еще бы! Двух богатырей вырастил. Да и сам, как медведь. На узенькой дорожке встретишь, в штаны нальешь от страха.

– Да ладно тебе! – Нельзя сказать, что эти слова не были приятны Николаю – они слегка разнежили его, расслабили. Он, что называется, потерял бдительность.

– Это я так, шучу. – Петр мастеровито осмелел. – Сейчас, конечно, жизнь хреновая. Дефолт достал всех.

– И тебя? – усмехнулся Николай.

– Не то слово, Степаныч. Приходится крутиться. Мы тут селекционную станцию арендовали. Часть, конечно. Семена продаем, другие дела прокручиваем. Старшего-то могут послать в часть после третьего курса. Откуда знаю? Чай, не на луне живу, и не один твой сын в училище учится военном. У нас на селекционной станции один бывший инженер подрабатывает из Москвы. Там с женой разругался, приехал на свой дачный участок, утеплил его основательно и… короче, к нам напросился, взяли. Спокойный мужик, исполнительный. Нам такие нужны. У него сына чуть не отослали после третьего курса в часть. Нам, говорят, сейчас нужны офицеры со средним военным образованием. Откупился. Кому-то кинул на лапу. А потом вызвал сына на дачу и, представь, выпорол его за то, что тот плохо учился.