Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)

— Полупес в Кемптон-Парке.

— Он проиграл. Я читал в вечерней газете.

— Вот именно. В этом-то и заключается соль моей истории. Разреши, я тебе изложу факты по порядку. Зная, что я должен быть подтянут и элегантен для типчика, нуждающегося в наставнике для своего сына, я поспешил в жилище Таппи и запасся всем необходимым. Затем я отправился в Уимблдон к моей тетке, поскольку она приказала мне быть на ковре ровно в двенадцать, так как она хочет со мной пообщаться. И ты не поверишь, старый конь, но она начала с того, что вручила мне пятнадцать фунтов купить рубашки, галстуки и прочие причиндалы, поскольку, подобно мне, пришла к заключению о важности внешней оболочки. И вот я оказался при колоссальной сумме в пятнадцать фунтов. И я уже уходил, когда ко мне бочком подобрался Бартер.

— Бартер?

— Дворецкий моей тетки. Он подобрался ко мне бочком и осведомился, не откажусь ли я пополнить свой карман по-крупному. Ну, я уже пополнил его крупнее некуда, однако добавление любой малой толики к тому, что у тебя имеется, увеличивает указанное пусть и на самую малость, а потому я предложил честной душе продолжать, и он сказал: «Поставьте на Полупса сегодня в Кемптоне и ничего не бойтесь».

Его слова, Корки, подействовали на меня странным образом: ведь кто-то еще — человек, с которым я разговаривал в пивной, — уже рекомендовал именно это помещение капитала, а Бартер, как мне было известно, отличался редкой осведомленностью. Он с большим усердием следит за всеми скачками. Такой совет из такого источника показался мне знамением свыше, и я решил отправиться к букмеку и поставить всю мою наличность. Садясь в следующий же поезд в город, я опасался только одного — что доберусь до моего избранного букмека, когда будет уже поздно делать ставки, ведь переговоры, естественно, нельзя было вести по телефону. Я не выдам никакой тайны, Корки, если скажу, что мой кредит очень невелик, и я знал, что Джим Симмс, Надежный Человек, услугами которого я намеревался воспользоваться, потребует денег на бочку заранее.

Когда я вышел из поезда, до часа дня оставалось двадцать минут, а поскольку Полупес бежал в час ровно, мне требовалось поднажать. Но все оказалось в ажуре — я добрался до цели с запасом в пять минут и уже прицелился ворваться внутрь, протягивая пятнадцать фунтов, как вдруг дверь распахнулась, и — только подумать! — из нее вышел типчик, которому последние несколько лет я остаюсь должен два фунта три шиллинга и шесть пенсов за поставленный товар. Он сразу меня узнал и подал голос похлеще ищейки, взявшей пахнущий анисом след.

«Эй, — завопил он. — Я вас ищу уже не знаю сколько лет. Мне бы хотелось вернуться к вопросу о вашем долге, мистер Укридж».

Ну, мне оставалось только одно.

— Заплатить ему?

— Нет, конечно. Платить ему, еще чего! Деловой человек, Корки, не может растранжиривать свой рабочий капитал на то и на се. Ситуация требовала стратегического отступления, и в следующую минуту я исчез, как молния, а он бросился в погоню. Когда наконец я оторвался от него, часы, короче говоря, показывали четверть второго.

— Так что ты не успел поставить на Полупса?

— Нет. Как раз это я и имел в виду, когда с таким жаром вознес хвалу моему ангелу-хранителю, который, совершенно очевидно, все это и устроил. Естественно, в тот момент меня просто скрутило от разочарования, но позднее, заглянув в вечернюю газету, я понял, что этот сообразительный ангел с самого начала держал ситуацию под контролем, и преисполнился благодарности к нему. И знаешь, что я намерен сделать, Корки? Я намерен отчислить от этих пятнадцати фунтов церковную десятину на благотворительность.

— Что-о!

— Ну, вроде благодарственной жертвы. Я пойду по улицам и переулкам, найду трех достойных и суну каждому по шиллингу.

— Три шиллинга от пятнадцати фунтов это не десятина.

— Но настолько близки к ней, что никакой разницы нет.

— Десятина — это десятая часть. Ты должен дать по десять шиллингов каждому.

— Окстись, старый конь, — сказал Укридж.

По той или иной причине в этот день я вернулся домой поздно и пришел в ужас, когда, проснувшись на следующее утро, поглядел на часы. Надо было торопиться, в двенадцать мне предстояло взять в «Клубе Старейших Консерваторов» интервью у Ороса Уонклина, именитого романиста, для воскресной газеты, иногда заказывавшей мне что-нибудь в таком роде, а я знал, что именитые романисты сжимают губы в узкую линию и неодобрительно постукивают подошвой по полу, если подонки общества вроде меня заставляют их ждать.

Я торопливо проглотил завтрак и как раз начал искать зонтик, который храню для подобных случаев — ничто не производит более благоприятного впечатления, чем туго свернутый зонтик, — когда Бауле, мой домохозяин из бывших дворецких, вступил в мою комнату с обычной величавостью.

— Доброе утро, сэр. Вчера, после вашего ухода, зашел мистер Укридж.

В его голосе зазвучала та нежная нота, которая неизменно звучала в нем при произнесении этой фамилии. По причине, для меня непостижимой, он питал собачью преданность к этому врагу рода человеческого.

— Да?

— Я дал ему зонтик.

— Э?

— Ваш зонтик, сэр. Мистер Укридж поставил меня в известность, что хотел бы взять его на время. Он поручил мне передать вам его самые сердечные пожелания и просил сказать вам, что он убежден, что — я цитирую его слова, сэр, — зонтик явится завершающим штрихом.

Мое лицо, когда я позвонил в дверь Укриджа минут двадцать спустя, выражало суровую непреклонность. Завернув в его логово, я заведомо опаздывал на встречу с Орасом Уонклином, но иного выхода не было.

Услышав, что его нет дома, я повернулся, чтобы уйти, и тут увидел, что он движется по улице. Он щеголял тапперовским цилиндром, надетым щегольски набекрень, тапперовским костюмом, носками, а также рубашкой и помахивал зонтиком, будто окутанной туманом тростью. Мне редко доводилось видеть подобный писк элегантности.

Он сочувственно выслушал мои упреки.

— Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, Корки. Настоящий мужчина любит свой зонтик. Но я буду бережно о нем заботиться, и сегодня вечером ты получишь его назад сторицей. И вообще, зачем тебе понадобилась эта чертова штука? Дождем и не пахнет.

Я объяснил, что зонтик мне необходим, как противовес мешковатости моих брюк и общей потрепанности моего облика.

— Я интервьюирую большую шишку в «Клубе Старейших Консерваторов».

— Да? А я как раз перекусываю там с моим типчиком. А кого ты интервьюируешь?

— Ораса Уонклина, романиста.

Мои слова его, казалось, ошеломили.

— Провалиться мне, старый конь! Более поразительного совпадения со мной еще не случалось. Старина папаша Уонклин — это же тот типус, которому требуется наставник для его сына. Моя тетка сдружилась с ним на последнем обеде «Клуба Пера и Чернил». Черт, ситуация чревата возможностями, которые необходимо развить. Мы должны досуха высосать их все. Вот что от тебя требуется, малышок. Извлечь его взгляды касательно темы, которую ты наметил для обсуждения…