Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)

Бездельником! Нет, ты только подумай! Словно бы, Корки, в моей жизни был хотя бы один день, когда я не работал бы за десятерых. Да возьми для примера выкусывания пары фунтов из старины Таппи. Звучит просто, но сомневаюсь, что тут справился бы и Наполеон. Таппи, хотя и золотой типчик, иногда встает с левой ноги. Входит в свой кабинет и находит ноту от президента Уругвая или какого-нибудь еще прохиндея, и родник добра в его груди пересыхает. И он становится такими тисками в человеческом облике, что мог бы взбежать с охапкой угрей на пятый этаж, не уронив ни единого. И все-таки менее чем за четверть часа я выудил у него пару фунтов.

Ну да женщины и не такое говорят.

Я упаковал чемодан и следующим же поездом отбыл в Маркет-Дипинг. И, Корки, прежде чем я продолжу свой рассказ, ты должен зрительно представить себе план этого селения. Коттедж моей тетки («Конец пути») — вот этот кусочек хлеба. Рядом с ним, где я положил ломтик картофеля, — небольшой дом («Пондишерри»), принадлежащий полковнику Бейлиссу, брату джутового магната. Сады смыкаются, но братанию по-соседски препятствовал тот факт, что полковник был в отъезде — на водах в Харрогите, как я узнал позже, приучая свою печень понимать шутки. А вот это все пространство — я помечу его лужицей кетчупа — занимает парк Дипинг-Холла, за которым находится сам Холл и все сады, куртины, бельведеры и прочее, как полагается.

Усек? Отлично.

Ну, как ты видишь на плане, парк Холла упирался, если можно так выразиться, в сад позади моего коттеджа, и сам посуди, что я почувствовал, когда в первое же утро, покуривая под деревьями трубочку после завтрака, я увидел, как там разъезжает верхом потрясающе хорошенькая девушка. Туда-сюда, туда-сюда. Один раз она оказалась так близко, что я легко попал бы в нее яблоком. Но разумеется, швыряться им я не стал.

Не знаю, Корки, влюблялся ли ты когда-нибудь с первого взгляда. Вот я невозмутимо поглядываю сквозь живую изгородь, за которой послышался цокот копыт, а в следующую секунду меня бьет электрическим током, а в кустах вокруг меня загомонили тысячи пичуг. Я тут же сообразил, что она — дочка О.Б.И., или что-то в том же направлении, и обнаружил, что мое отношение к джутовой промышленности, которое до той минуты ты назвал бы прохладным, мгновенно изменилось. Мне не потребовалось и секунды, чтобы понять, насколько работа, обеспечивающая соприкосновение с этой девушкой, близка к идеалу.

В тот же день я явился с визитом в Холл, назвал свое имя, и сразу же все пошло как по маслу.

Не хочу хвастать, Корки, и, конечно, было это несколько лет назад, когда жизнь еще не избороздила морщинами мое чело, не придала затравленности моему взгляду, однако могу сказать тебе откровенно, что я являл собой просто ослепительное зрелище. Я только что подстригся, а белые брюки сидели на мне как влитые, и в общем и целом я был украшением — да-да, старый конь, подлинным украшением любого круга общества. Дни летели. О.Б.И. был само дружелюбие, девушка — ее звали Мертл, и, по-моему, до моего приезда она находила жизнь в Маркет-Дипинге скучноватой — всегда, казалось, была мне рада. Я был обласканным молодым соседом.

И тут однажды появился Черезбрак.

В моей жизни, Корки, бывали случаи, когда, увидев, как неизвестный человек шагает по дорожке к парадной двери дома, давшего мне приют, я бы незамедлительно исчез через черный ход и отсиделся в малиннике, пока он не отчалит. Но волею судеб на этот раз мои финансовые дела покоились на твердой основе, и во всем мире у меня не имелось ни единого кредитора. А потому я спустился вниз, и отпер дверь, и увидел, что он, сияя, стоит на дверном коврике.

— Стэнли Укридж? — говорит он.

— Да, — говорю я.

— На днях я заглянул в дом твоей тети в Уимблдоне, и мне сказали, что ты здесь. Я твой дядя Перси из Австралии, мой мальчик. Я женат на Элис, сводной сестре твоей покойной мачехи.

Не думаю, что какому бы то ни было типусу с острой седой бородкой когда-либо был оказан более сердечный прием. Не знаю, есть ли у тебя заветная мечта, но я всегда лелеял мысль о внезапном появлении богатого дядюшки из Австралии, про которых приходится столько читать в романах. Старомодных романах, имею я в виду, в которых герой еще не завзятый наркоман. И вот он, пожалуйста, — совсем такой, каким я его всегда воображал. Ты только что видел его гетры, ты заметил его гардению. Ну, в тот день, о котором я веду речь, он был точно так же огетрен и не менее огарденен, а к тому же у него в галстуке поблескивало что-то вроде Кохинора в миниатюре.

— Ну-ну-ну-ну! — говорю я.

— Ну-ну-ну-ну! — говорит он.

Он похлопал меня по моей спине, я похлопал его по его спине. Он сказал, что он — одинокий старик и вернулся в Англию провести закатные годы в обществе какого-нибудь симпатичного родственника. Я сказал, что не меньше жажду обретать дядей, чем он — высматривать племянников. Ну, просто пир любви.

— Ты не можешь приютить меня на недельку-другую, Стэнли?

— С восторгом.

— Милый домик!

— Рад, что он вам нравится.

— Хотя его не помешало бы немножко прифрантить, — сказал Черезбрак, оглядывая меблировку и словно бы не слишком ее одобряя. Тетя Джулия обставила коттедж довольно скудно.

— Пожалуй, вы правы.

— Парочка-другая удобных кресел, э?

— Прекрасно.

— И диван.

— Великолепно.

— И может быть, симпатичная беседочка для сада. У тебя есть беседка?

— Нет, вот беседки нет, — сказал я.

— Попробую приглядеть какую-нибудь, — сказал Черезбрак.

И мне мнилось, что все прочитанное мною про богатых дядюшек из Австралии — святая истина. Широта — другого слова для занятой им позиции не найти. Он был словно какой-то восточный монарх, отдающий придворному архитектору распоряжения о размерах нового дворца. Такими, сказал я себе, они всегда и были, эти отличные энергичные типчики, строители империи, — щедрыми, с открытыми кошельками, весело расточающими капитал. Я пожалел, что не познакомился с ним раньше.

— А теперь, мой мальчик, — сказал старик Черезбрак, высовывая от шести до восьми дюймов языка и обводя таковым губы, — где ты хранишь напитки?

Я всегда утверждал и буду утверждать, что ничто в мире не сравнится с истинно холостяцким обиталищем. Мужчины наделены особым талантом создавать для себя уют, какого ни одной женщине сотворить не по силам. Например, моей тете Джулии кресло представлялось чем-то старинным, изготовленным по заказу испанской инквизиции. Черезбрак придерживался верной концепции. Прибыли фургоны, и грузчики внесли в дом шедевры с наклонными спинками и мягкими сиденьями, и я блаженствовал в них все время, кроме того, которое проводил в Холле.

А Черезбрак блаженствовал в них все время напролет, лишь изредка проводя часок в беседке — по мановению его руки в глубине сада возникла беседка. Однако чаще всего он пребывал в доме, закупорив все окна, с тем или иным напитком возле локтя. Он объяснил, что наглотался таким количеством свежего воздуха в Австралии, что теперь предпочитает ту его разновидность, которую можно есть ложкой.