Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)

Сидни заскрежетал зубами.

— Потому что он увел тебя.

Если бы Эгнес была на фут короче и фунтов на тридцать легче, мы бы сказали, что она хихикнула. Кончиком объемистой туфли она ворошила гравий.

— Тебе это неприятно? — спросила она со всей доступной ей мягкостью.

— А то! — вскричал Сидни. — Я тебя люблю, старушка, и не разлюблю. Когда я играл с этой змеей, твое лицо, можно сказать, плавало передо мной. И знаешь, ты права. Надо было брать № 4. Что говорить, уже поздно…

Эгнес вывела вензель на гравии носком другой туфли.

— Почему? — довольно тихо спросила она.

— А разве нет?

— Нет.

— Ты что, меня любишь?

— Люблю.

— Чтоб мне лопнуть! А я-то думал…

— Совершенно зря.

— Мы созданы друг для друга! — вскричал Сидни.

Они упали друг другу в объятия, как мастодонты — в болото. Когда шум немного улегся, послышался голос:

— Простите…

Харольд подскочил в своих кустах, словно наступил на мину. Он узнал этот голос.

— Простите, — повторила Лу, — здесь живет мистер Пикеринг?

— Да, — отвечал Сидни.

— Его вроде нет, — сказала Эгнес. — А может, есть. Поищите где-нибудь.

— Спасибо, — отвечала гостья, — поищу.

Она пошла в комнаты. Сидни снова обнял Эгнес.

— Старушка, — сказал он, — давай поженимся, пока ничего не случилось. Во вторник, ладно?

— Не могу. У меня игра. Двое мужчин, две женщины.

— А в среду?

— Небольшой матч.

— В четверг я сам играю в Сквэши-Хит. Когда же мы оба свободны? Давай посмотрим…

Они ушли по дорожке. Когда шаги их затихли, Харольд вылез и двинулся к коттеджу. В гостиной сидела Лу, целуя его фотографию. Он удивленно вскрикнул, она обернулась.

— Харольд! — вскричала она, кидаясь к нему на шею.

Он очень удивился, но, как мы знаем, был издателем, а всякий издатель разберется, что делать, если к тебе кинулась прелестная девушка. Я спрашивал двух-трех представителей этой профессии, и они подтвердили мою мысль. Харольд поцеловал Лу шестнадцать раз подряд. Макмиллан или Фейбер и Фейбер поступили бы точно так же.

Потом он сказал:

— Я не совсем понимаю…

— Чего именно?

— Нет, я не против, но почему вы… э… кинулись ко мне?

— Потому что я вас люблю.

— Почему же тогда вы надменно вышли?

— Я не вышла.

— Вышли-вышли. Сам видел.

— Я выбежала. Вы как-то странно дышали, и я решила вызвать врача. Дня через два один знакомый стал объясняться мне в любви, тоже задышал, и я все поняла. У вас на службе мне сказали, где вы живете, и я приехала объясниться в любви вам.

— Значит, вы меня любите?

— Конечно. С самого первого взгляда.

Мгновение-другое он ликовал так, словно выпустил «Унесенных ветром». Но вдруг помрачнел и сказал:

— Это невозможно.

— Почему?

— Сегодня я проиграл.

— Со всеми бывает.

Он покачал головой:

— Нет, не «бывает». Я вообще такой. Нервы не выдерживают. Я думаю, у меня гандикап так это десять. Вы не можете выйти за посредственного игрока.

— Почему?

— Вы! Дочь двух чемпионов! Правнучка самой матушки Рокет! Сестра Бункера, Ниблика, Кубка…

— Вот именно. Я всегда мечтала об обычном человеке. У меня тоже было бы десять, если бы они не заставляли меня тренироваться по пять часов в день. Я ненавижу тяжкий труд. Какое счастье соскользнуть к десяти! О, Харольд! Только представь, сделали три коротких удара — и все, хватит. Нет, какое блаженство!

— Ты в этом уверена?

— Еще бы!

— И выйдешь за меня?

— Хоть сейчас.

Харольд лишился дара речи, но тут же вспомнил Макмердо. Не очень приятный человек, но словом владеет.

— Мы созданы друг для друга! — вскричал он.

© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.

Тема журнальных рассказов возникла в зале «Отдыха удильщика» с той внезапностью, с какой там обычно возникают темы, ибо в том, как мысли нашего маленького общества перепархивают от предмета к предмету, есть что-то от альпийской серны, перелетающей со скалы на скалу. Мы, если я не запамятовал, беседовали об антитринитаризме [13] Христианское учение, отрицающее триединство Бога. , когда некий Виски С Содовой, листавший страницы «Сатердей ивнинг пост», собственность нашей любезной и всеми любимой буфетчицы мисс Постлетуэйт, громко фыркнул.

— Gesundheit [14] Будьте здоровы ( нем.) . , — сказал Эль Из Бочки.

— Я не чихал, я фыркал, — объяснил Виски С Содовой. — С презрительным отвращением, — добавил он. — И зачем только они печатают эту чушь?!

— А какую чушь?

— Да эти рассказы с великолепными цветными иллюстрациями, где типус встречает девушку на пляже, они начинают обмениваться колкостями, и через двадцать минут после того, как впервые увидели друг друга — бац! — они уже помолвлены.

Мистер Муллинер пригубил свое горячее виски с лимоном.

— Вы находите такую ситуацию неубедительной?

— Да, нахожу! Я женат, и мне понадобилось два года и столько коробок шоколадных конфет, что вспомнить больно, чтобы убедить ту, которая теперь моя супруга, поставить свою подпись в церковной книге. И хотя не мне об этом говорить, но я в те дни был очень даже обаятельным. Спросите кого хотите.

Мистер Муллинер кивнул:

— Ваш довод очень весом. Но вы должны понять редактора «Сатердей ивнинг пост». Он живет в своем особом мире и искренне верит, что двое не знакомых между собой могут столкнуться друг с другом в пляжных костюмах и завершить свой первый разговор помолвкой. Однако, как вы и сказали, в реальной жизни такое встречается редко. Даже Муллинеры, в большинстве влюблявшиеся с первого взгляда, не завершали ухаживания так безоблачно и быстро. Им приходилось натягивать носки и проводить отнюдь не такую уж легкую предварительную подготовку. Не могу не вспомнить моего племянника Огастеса.

— Он встречался на пляжах с девушками в купальных костюмах?

— Очень часто. Однако любовь настигла его на благотворительном базаре в особняке, носящем название Балморал [15] Название резиденции английских королей в Шотландии. , в лондонском предместье Уимблдон, ибо именно там он увидел Гермиону Бримбл и влюбился так, что у него только в ушах захлюпало.

В сад Балморала Огастеса привела любовь его крестной матери к благотворительным базарам (продолжал мистер Муллинер), и ирония заключается в том, что он был весьма раздосадован, когда она потребовала, чтобы он сопровождал ее туда, тогда как он намеревался отправиться на ипподром, дабы словами и жестами подбодрять лошадь, в чьей судьбе был заинтересован. Впрочем, скорбь его длилась недолго. Рассеяла же ее девушка, столь божественная, что, едва он взглянул на нее, как цилиндр закачался у него на голове, и лишь судорожное движение в самый последний миг помешало его зонтику упасть на землю.