Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)

— Ну-ну, — сказал он себе, благоговейно ее созерцая, — это, бесспорно, меняет дело.

Она царила в киоске под развесистым дубом на краю лужайки, и едва ноги вновь начали его слушаться, он поспешил туда и начал покупать все подряд. Когда колпак на чайник, два плюшевых медвежонка, перочистка, вазочка с восковыми цветами и резная подставка для курительных трубок перешли в его владение, он почувствовал, что получил право считать себя членом клуба и завязать дружескую беседу.

— Прелестный день, — сказал он.

— Чудесный, — сказала девушка.

— Солнце, — сказал Огастес, тыча в светило зонтиком.

Девушка сказала, что да, солнце она тоже заметила.

— Я всегда считал, только поймите меня правильно, что все выглядит светлее и веселее, когда сияет солнце, — сказал Огастес. — Страшно рад, что познакомился с вами. Моя фамилия, если вас она интересует, Муллинер.

Девушка в ответ назвалась Гермионой Бримбл, а дальнейшие вопросы помогли установить, что она проживает здесь у своей тетушки, миссис Уиллоби Гаджен. И Огастес как раз взвешивал, может ли он уже называть ее Гермионой или тактичнее будет выждать минуту-другую, когда внушительная дама класса линейных крейсеров приблизилась к ним на всех парах.

— Ну, милочка, — сказала она, — как твои дела?

Девушка, назвав новоприбывшую тетей Беатрисой, ответила, что поначалу в торговле ощущался застой, но в последние минуты он сменился оживлением, благодаря появлению оптового покупателя.

— Мистера Муллинера, — добавила она, кивая на Огастеса, который с искательным видом стоял на одной ноге.

— Муллинер? — сказала миссис Гаджен. — Вы не родственник епископу Богнорскому? Он был преподобным Теофилом Муллинером, когда я была юной девушкой, и мы были большими друзьями.

Огастес впервые узнал о существовании этого прелата, но он не собирался упускать ни единого шанса, который мог бы поспособствовать его надеждам.

— Ну еще бы! Мой троюродный. Впрочем, я всегда называл его «дядя Фил».

— Я довольно давно его не видела. Как он теперь?

— Да замечательно. Так и брызжет энергией.

— Я очень рада. В свое время он очень страдал от болей в горле, обычного недомогания священнослужителей, — как и отец моей племянницы Гермионы, — сказала миссис Гаджен, и вот тут-то Огастес и принял решение, которое ввергло его в море бедствий, как выразился Шекспир.

Эта девушка, сказал он себе, дочь епископа и словно сошла с церковного витража: чистейшая белоснежнейшая душа, какую он только видел. Ее тетка принадлежит к тем дамам, которые якшаются с шайками прелатов. Следовательно, чтобы зарекомендовать себя достойным ее поклонником, ему требуется одеться ореолом моральной святости. До этой минуты жизнь он вел довольно непутевую, включая три штрафа за нарушение общественного порядка вечером после гребных состязаний Оксфорда и Кембриджа, но теперь он положил себе преисполниться с этого мгновения такой святости и такой моральности, чтобы и Гермиона, и ее тетушка затаили дыхание с благоговейным «ух ты!», когда он выступит со своим номером.

Взяв за точку отправления слова последней, что базар этот устроен в помощь Уимблдонской Лиге Общественной Чистоты, он нагрузил воздухом диафрагму и дал себе волю. Он в восторге, начал Огастес, что они ставят на Общественную Чистоту, так как сам за нее и всегда был за нее. Есть молодые типчики, продолжал он, которые не узнают Общественную Чистоту, даже если ее подадут им на вертеле, и лично он всегда сторонится таких типчиков. Дайте ему хорошую погоду да чуточку Общественной Чистоты, сказал он, и можете о нем больше не беспокоиться. Можете спокойно оставить его с ней, зная, что ничего другого ему не требуется. И не прошло и пяти минут, как он получил от миссис Гаджен радушное приглашение бывать у них запросто — приглашение, которое твердо решил использовать на всю катушку.

Подробно описывать события следующих недель особой нужды нет. Достаточно сказать, что при каждом своем посещении Балморала Огастес просто исходил святостью, которая всеконечно привела бы в восторг какой-нибудь панангликанский синод. Он приносил девушке нравоучительные книги. Он рассказывал о своих идеалах. Несколько раз за вторым завтраком он отказывался от второй порции жареной утки с горошком или другого подобного блюда, всем своим видом давая понять, что подобные добавки мнятся ему чем-то слишком уж материальным и бездуховным. И он ясно видел, что не ошибся, выбрав такой путь. Иногда он замечал в глазах Гермионы особенный задумчивый взгляд, словно она спрашивала себя, неужели он и вправду такой, и уже не сомневался, что бутон любви вот-вот развернет свои лепестки.

На первых этапах своего ухаживания он пережил много тревожных минут из-за постоянного присутствия в Балморале Освальда Стоукера, пасынка миссис Гаджен, молодого человека, который пописывал романы и в отличие от подавляющего числа романистов выглядел отнюдь не как нечто, которое притащила в дом не слишком брезгливая кошка, но весьма элегантно. Еще он был веселым и мило остроумным. Он жил не в Балморале, но очень часто туда заглядывал, и всякий раз, когда его визит совпадал с визитом Огастеса, этот последний страдал, замечая теплоту отношений первого с Гермионой.

Разумеется, он приходился ей чем-то вроде кузена с подветренной, так сказать, стороны, но все равно Огастесу это очень не нравилось, а потому он испытал огромное облегчение, в один прекрасный день узнав, что Освальд уже застолблен, будучи помолвлен с девушкой по имени Ивонна, отец которой имел какое-то отношение к телевизионной промышленности. И романист сразу же предстал перед ним в ином свете. Освальд Стоукер, убедился он, был отличнейшим типчиком, с которым у него вполне могла завязаться чудесная дружба, и когда однажды под вечер он явился в Балморал запросто и застал Освальда в гостиной с Гермионой, то тепло пожал ему руку и справился о его здоровье.

— Здоровье у меня, — сказал Освальд Стоукер, поблагодарив его, — в настоящий момент превосходное, но кто может предсказать, как я буду чувствовать себя в этот час завтра? Сегодня вечером мне предстоит тяжкий труд, Муллинер. Рассел Клаттербак, мой американский издатель, сейчас в Лондоне, и я обедаю с ним. Вы когда-либо обедали с Расселом Клаттербаком?

Огастес ответил, что не имеет удовольствия быть знакомым с мистером Клаттербаком.

— Это нечто! — мрачно сказал Освальд Стоукер и вышел за дверь, покачивая головой.

Новоявленная симпатия к романисту побудила в Огастесе опасения за него. Он сказал, что Освальд как будто чем-то расстроен, и Гермиона вздохнула:

— Он думает о том, как в последний раз обедал с мистером Клаттербаком.

— И что произошло?