Уинстон Черчилль - Саврола

Человек ничего не ответил на явную угрозу. Подобно всем остальным, он испытывал благоговейный трепет перед умением Савролы управлять толпой и перед его сильным властным характером. Последовало молчание, которое было прервано Годоем, заявившим, что этот вопрос был уже решен Комитетом. Таким образом, была составлена нота и отправлена адмиралу. Его информировали о том, что военнопленные будут расстреляны, если он осуществит бомбардировку города. После дальнейшей дискуссии Комитет был распущен.

Саврола остался один, наблюдая, как медленно удалились его члены. Уходя, они разговаривали. Тогда он поднялся и вошел в небольшую комнату, которая служила ему кабинетом. У него было испорчено настроение. Хотя его рана была незначительной, она все-таки причиняла ему боль. Но еще больше его угнетало осознание того, что вокруг него действовали какие-то враждебные силы. Когда победа все еще висела на волоске, он был незаменим. Теперь они были готовы обходиться без него. Он подумал обо всем, что он пережил в течение этого дня: ужасную ночную сцену, волнение и тревогу, пока продолжалась борьба, странные события на площади и, наконец, это трудное дело. Однако он принял решение. Он был достаточно знаком с де Мелло, чтобы догадаться, каким будет его ответ. «Они — солдаты», — сказал бы он, — «они должны жертвовать своей жизнью, если это необходимо. Ни один военнопленный не должен допустить, чтобы его друзья были скомпрометированы из-за него. Они не должны были сдаваться». Саврола представлял себе, что, если начнется бомбардировка, страх приведет к жестокости и толпа совершит действия, которыми угрожали ее лидеры. Что бы ни случилось, нельзя допустить, чтобы эта ситуация оставалась без изменения. Он позвонил в звонок.

— Попросите секретаря явиться сюда, — сказал он сопровождающему. Посыльный удалился, а через несколько минут вернулся вместе с Мигуэлем.

— Кто сейчас является начальником тюрьмы?

— Я не думаю, что чиновников заменили. Они не участвовали в революции.

— Ну тогда передайте начальнику тюрьмы письменный приказ о том, чтобы военнопленные офицеры, взятые сегодня в полдень, были отправлены на вокзал в закрытых экипажах. Они должны там быть сегодня в 10 часов вечера.

— Вы собираетесь их освободить? — спросил Мигуэль с широко раскрытыми от испуга глазами.

— Я собираюсь переправить их в безопасное место, — не уточняя деталей, ответил Саврола.

Мигуэль начал писать приказ без дальнейших комментариев. Саврола снял телефонную трубку со стоящего на столе аппарата и позвонил на вокзал.

— Прикажите начальнику управления транспортом немедленно связаться со мной… Вы на месте? Это президент исполнительного комитета. Вы слушаете? Подготовьте специальный поезд на 30 мест, который должен отправиться в 10 часов вечера. Обеспечьте доступ к границе. Да, прямо к границе!..

Мигуэль немедленно поднял глаза от своих записей, но ничего не сказал. Хотя он покинул президента, увидев, что он был разгромлен и его дело проиграно, Мигуэль от всей души ненавидел Савролу. И у него в голове зародилась одна идея.

Хотя прошло лишь несколько часов, с тех пор как Саврола вышел из своего дома и в спешке направился к мэрии, за это время произошло очень много событий. Глубокая и запутанная конспирация, которая в молчании разрасталась и хранилась в тайне в течение многих месяцев, вдруг вырвалась на мировую арену и ошеломила многие страны. Вся Европа с изумлением узнала о внезапном и ужасном взрыве, за несколько часов опрокинувшем правительство, которое существовало в Лаурании в течение пяти лет. В результате борьбы, которая свирепствовала повсюду 9 сентября, более четырнадцати сотен человек были убиты и ранены. Колоссальный вред был нанесен собственности. Здание сената было объято пламенем; дворец был разрушен. Эти здания, а также многие магазины и частные дома были разграблены толпой и мятежниками. Пожары все еще полыхали в нескольких частях города. Многие дома опустели, и в них оставались лишь плачущие женщины. На улицах кареты «скорой помощи» и муниципальные повозки собирали трупы. Это был один из самых страшных дней в хронике событий последнего года, которые произошли в государстве.

И в течение всех этих ужасных часов Люсиль ждала, что будет дальше. Она прислушивалась к звукам стрельбы, которые, иногда отдаленные и прерывистые, порой близкие и непрерывные, напоминали вопль страшного чудовища, изрыгавшего то назойливое ворчание, то громкую оскорбительную брань. Она прислушивалась к шуму, в тоске и в тревожном ожидании. А потом эти звуки заглушались чудовищным грохотом канонады. Почти все время старая няня проявляла сострадание к ней и старалась ее утешить, предлагая супы, сладкие пудинги и другие лакомства. А в перерывах она молилась. До четырех часов утра, когда она получила послание от Савролы, сообщившего ей о трагедии, которая произошла во дворце, она даже не осмеливалась назвать его имя в своих мольбах. Но с того момента она умоляла милостивого Бога спасти жизнь человеку, которого она любила. Она не оплакивала Молару. И хотя его смерть была жестокой и страшной, она не страдала от утраты. Но мысль о том, что он был убит из-за нее, терзала ее душу страшным ощущением вины. Если уж так случилось, говорила она сама себе, один барьер был уничтожен только для того, чтобы на его место встал другой. Но психолог мог бы цинично утверждать, что только сила и смерть могли бы сдерживать ее любовь к Савроле, поскольку она больше всего молилась о его возвращении. Она боялась, что останется совсем одна.

Ей казалось, что любовь была всем, что у нее теперь осталось. Но благодаря ей ее жизнь стала более естественной и яркой, чем в те унылые дни, когда она жила во дворце, окруженная роскошью, властью и восхищением. Они оба обрели то, чего им недоставало. В ореоле любви она чувствовала, словно луч солнца прорвался сквозь кристаллическую призму и вдруг вспыхнула радуга сказочной красоты, словно на горной вершине, покрытой снегом, внезапно расцвели розы, лилии и фиалки. Рядом с Савролой, в волшебном сиянии любви, голубоватые огоньки тщеславия вдруг погасли.

Человеческая душа так устроена, что она совершенствуется под воздействием многих сил во времена суровых всемирных испытаний. Саврола чувствовал, как у него изменились настроение и образ мыслей. Он уже не размахивал шляпой перед лицом Судьбы. Оставаясь отважным и мужественным, он стал более осторожным. С момента, когда он увидел жалкую, отвратительную фигуру, безжизненно лежавшую на ступеньках дворца, он почувствовал влияние на его жизнь каких-то неведомых сил. Другие интересы, другие надежды, другие стремления овладели им. Он начал искать иные, более возвышенные идеалы и новые способы достижения счастья.