Владимир Колганов - Лулу

— Вовчик! Ну почему ты этого стыдишься? Ведь это же самое милое дело — взять да и предложить кому-нибудь себя. Спрос, как тебе известно, рождает предложение. — Веня сидел за массивным письменным столом и, напялив на нос очки, изучал биржевые сводки на экране своего компьютера.

— А вот если я тебя об этом попрошу…

— И не проси! — Последовал легкий взмах рукой, так примерно отгоняют назойливую муху. — Твои просьбы, кроме убытков, не приносят буквально ничего. А коли нет прибыли, так и не о чем тут говорить.

— Веня! Ты прямо-таки марксистом стал. Это же он утверждал, что ради прибыли капиталист готов пойти на любое преступление.

— Дурак он был, твой Маркс! — Веня оторвался от дисплея, сдвинул очки на лоб и устремил сердитый взгляд прямо на меня. — Преступление, Вовчик, оно от слова преступить. Переступи ту самую черту, и все окажется не так, как тебе отсюда видится. — И, словно бы не на шутку обозленный тем, что отвлекли от важных дел, вдруг прокричал: — Нет, ты точно не от мира сего, если говоришь такие вещи! — И затем, как бы спустив пар, уже более спокойно: — Да ладно, брось, Вовчик! Все это пустяки.

— То есть как это пустяки? — Теперь уже меня начинало раздражать это Венино всегдашнее и нескончаемое лицемерие. — Раздеться догола на публике — это, по-твоему, пустяк?

— Нет, это не пустяк, Вовчик. — Веня отложил очки и, продолжая внимательно рассматривать меня, закурил сигару. — Это, мой милый, высокое искусство! Подать себя в выгодном свете, вызвать интерес у публики — такая задачка потруднее даже, чем собственный портрет маслом написать. Да и кто его у тебя купит, между нами говоря? Кто ты такой? Я бы так сказал, прежде чем своими картинами торговать, научись сначала продавать себя.

— Веня! Ну о чем ты говоришь? Ты бы еще сравнил творения Рубенса с вращением задом вокруг никелированного столба в нашем ночном клубе. — Все эти дремучие суждения влиятельных господ, ничего не понимающих в искусстве, никогда не вызывали во мне ничего, кроме отвращения. Да в общем-то я этого и не скрывал.

— Что ж, пожалуй, тут ты прав. Рубенс и впрямь теперь котируется дороже. — Веня, попыхивая сигарой, вновь уткнулся в свой дисплей и вдруг, рассмеявшись, снова воззрился на меня: — Знаешь, как говаривал один мой деловой партнер, как раз специалист по торговле недвижимостью и произведениями искусства, есть, друг мой, живопись, есть «выжопись» и есть, к великому сожалению, «вжопись». — Тут Веня указал сигарой на меня и, откинувшись на спинку кресла, засучил в воздухе коротенькими ножками. — А ведь очень точно сказано, ты не находишь?

Веня все еще хохотал, а я так и не решил, как мне реагировать на его обидные слова, тем более что в чем-то он был прав. Ну хотя бы в том, что торговать я и в самом деле еще не научился.

— Тебе-то все смешно. С тебя-то станется! Уж если ты готов даже меня продать ради своей поганой прибыли… — Я закрыл руками лицо и сделал вид, будто вот-вот заплачу.

— Ну ладно. — Веня был явно раздосадован тем, что вроде бы не к месту сострил. — Вовчик, дорогой, нашел время обижаться. Если хочешь знать, я тогда целую ночь не спал, обдумывая, как бы тебе сказать об этом поделикатней, подоходчивей.

— Выходит, так и не придумал, как бы повежливее своего лучшего друга отправить на панель?

— Ты спятил, что ли? Не можешь отличить доходный бизнес от паскудства? Нет, ну ты просто полный охламон!

— Чего ты лаешься?

— Да потому, что неважный из тебя психолог. Не можешь понять, что тебе желают исключительно добра…

— Подумай, Веня! Ну что ты говоришь? Какое может быть добро в этом гадючнике, в этом дворце лицемерия и разврата?

— Но позвольте, Вовчик! — Веня привстал и, отложив сигару, выпятил свою тщедушную грудь и по-бычьи наклонил голову. Короче, принял стойку профессионального бойца, готового к тому, чтобы победить в очередном бою без правил. — В конце-то концов, кто здесь хозяин? Чей это дом? И я никому не позволю над всем этим издеваться.

— Прекрасно сказано! Мой, моя, мое… Ты даже Родину успел приватизировать. Вот в этом ты весь со своей дремучей философией. — После сказанных им слов я уже не в состоянии был сдерживаться.

— Вовчик! Ну что за шулерство? При чем тут философия? — Веня уже выбрался из-за стола и, заложив руки за спину, расхаживал передо мной туда-сюда, по всей видимости представляя себя в роли учителя начальных классов. Ну а мне, как обычно, была предназначена роль плохо успевающего школяра. — Итак, Вовчик, для меня мой дом — это и есть моя родина. Как это там… «превозмогая обожанье, я наблюдал, боготворя… здесь были бабы, горожане»… ну и далее по тексту. А вы мне все про итоги давно забытых залоговых аукционов. Это нехорошо! Это неуместно! Держу пари, у вас невроз навязчивости, поэтому вас из органов и поперли. — Не дав мне даже шанса оправдаться или возразить, Веня продолжал свои нравоучения: — Скажу вам больше. У людей, подобно вам пребывающих в плену навязчивых идей, до самого преклонного возраста сохраняется инфантилизм. Иными словами, имеет место упрощение проблем, переоценка своих сил, это уж как минимум. Вы часто наступаете на одни и те же грабли, как будто бы нет других возможностей. Ну вот скажите мне, зачем?

— Ты бы для начала со своими граблями разобрался, а то ведь, не ровен час… Или принял бы снотворное и не вешал свои сопли на чужой подол.

— Вовчик! Ваша наглость бесподобна. Однако не стоит острить на тему жизни, миновавшей вас. Чтобы иметь право называть Россию родиной, надо было жить в ней, голодать в ней, хлебнуть изуверства вместе с ее народом. А судить из тепленькой постели, да еще когда под боком девка, для этого не надо, как говорится, быть о семи пядей в своем лбу.

— Твой совет «хлебнуть зверства» просто умиляет!

— Вовчик! Подвижки у вас, несомненно, налицо. Я всегда считал, что вы не безнадежны и даже кое-какая логика в ваших словах изредка присутствует. Однако что в таком случае для вас родина? Для Гоголя — это птица-тройка. То есть для него родина — это и тройка лошадей, и даже это никому не известное погоняло. Для Блока — это летящая степная кобылица, которая между делом мнет ковыль. Но вот кто-то сажает верхом на кобылицу усатого грузина — и они неразделимы. И вот уже даже птицу-тройку оседлали — на каждом жеребчике сидит по седоку, холеные, мордастые представители партгосноменклатуры. Так что давайте договоримся не путать постоянную составляющую, то есть народ, и переменную, то есть сбрую, упряжь, кучера, режим, вождя, эпоху… Потому что я люблю Россию как тот же самый чугунок с перловой кашей в русской печи, а вы любите марксистско-советскую страну, разрушившую ту Русь. Вы исповедуете лишь ненависть к богатым и называете это социальной справедливостью. Это же просто позор! — Продолжая разглагольствовать, Веня уже успел напялить свой любимый халат с дракончиками, пригубил виски из хрустального фужера и потому чувствовал себя как милостию Божьей самодержец. — Ну вспомни, наконец, сколько уже раз та власть тебя насиловала, обманывала, унижала. Да ты же при сухом законе давно бы ноги протянул, если бы не я.