Мэгги О`Фаррелл - Рука, что впервые держала мою

Тед жмурится, заставляет себя отвернуться, посмотреть на ряды бокалов на полках возле стойки. На официантку, которая дергает рычаги кофейного автомата. На облачко пара, что клубится сбоку от машины.

Это все равно что надеть маску для плавания, заглянуть под воду и увидеть под немой, загадочной гладью целый мир, что существовал всегда, неведомый тебе. Мир, населенный удивительными созданиями, полный жизни и смысла.

— Пожалуйста!

Тед в испуге оборачивается. Официантка подносит ему кофе в бумажном стаканчике.

— Ох, спасибо. — Тед протягивает мелочь.

На тротуаре перед кафе он останавливается. В голове всплывает образ, картина, воспоминание. Что именно? Пустяк, из тех мелочей, что помнит каждый. Как будто его держат на руках перед окном, подоконник выкрашен зеленой краской. Чьи-то руки обнимают его. «Посмотри, — говорят ему, — видишь?» Платье женщины, что держит его на руках, расшито цветным узором с сотнями крохотных зеркалец. «Посмотри», — повторяет она, и Тед смотрит и видит: сад укутан толстым белым покрывалом. Вполне обычное воспоминание, но почему оно настолько не вяжется с его детством и отчего наполняет его безотчетным страхом?

Тед смотрит в блеклое, пустое небо над Бэйтон-стрит, прислоняется к стене и думает: вот, опять. В голове туман, сердце колотится, будто чует опасность, неизвестного врага. Лучики света вспыхивают перед глазами, мечутся и поблескивают тонкими иглами в низком небе, в окнах магазинов напротив, отражаются от асфальта. «Смотри, — говорила она, — видишь?» Крохотные зеркальца на ее платье отражали свет, мерцали на стенах огоньки-созвездия. Он как сейчас помнит ее мягкую теплую кожу, помнит, как ее волосы касались его щеки. И лицо. Лицо…

— Все в порядке, приятель?

Тед видит перед собой пару тяжелых кожаных ботинок песочного цвета, синие джинсы — на его взгляд, премерзкое сочетание. Он и не заметил, что стоит согнувшись в три погибели, уперши руки в колени, стаканчик кофе на земле. Он поднимает голову, чтобы взглянуть на обладателя кожаных ботинок. Мужчина средних лет смотрит на Теда сочувственно.

— Да, — кивает Тед. — Все хорошо. Спасибо.

Незнакомец хлопает Теда по плечу:

— Точно?

— Угу.

Тот смеется:

— Бурная ночка? — И уходит.

Тед выпрямляется. Все та же улица, то же кафе, и Сохо никуда не делся, оживает поутру. Тед нагибается за стаканом кофе, отхлебывает — ну и пусть рука дрожит. Надо… что надо? Успокоиться, собраться с мыслями, взять себя в руки, вот что.

Так думает про себя Тед, сворачивая за угол, к киностудии, открывая стеклянные двери, нажимая на кнопку лифта. Но, шагнув в кабину лифта, он вдруг представляет, будто сидит на ковре и кладет в рот шоколадные конфеты, одну за другой. Шоколадные кругляши, сверху выпуклые, снизу плоские, ребристые, тают во рту. Он смотрит на отца, который стоит у камина, касаясь ладонью рукава женщины, а та отворачивается.

Феликс подходит к Лекси у камина, где она раздает гостям куски торта. Лекси следила за ним взглядом с тех пор, как он вошел в комнату, — впустил его кто-то другой, не она. Весь вечер Лекси избегала его: и когда открывали подарки, и во время игр, и когда Тео с другими детьми завороженно передавали друг другу сверток, и когда она подавала взрослым чай, вино и маслины, а детям — лимонад и хрустящий картофель. И когда Феликс подарил Тео деревянный паровоз на веревочке. И когда пели «С днем рождения, Тео», а Лекси вынесла торт в форме звезды — она трудилась над ним до глубокой ночи, украшала шоколадными кругляшами. Тео на миг застыл, глядя на лучи звезды, на три зажженные свечи, что роняли алые восковые слезы, на шоколадные кругляши, которые плавились от жара. «Задувай свечи, сынок», — шепнула Лекси ему в макушку, и Тео встрепенулся, пришел в себя и склонился над тортом. «Загадай желание», — добавила она, чуть опоздав.

И вот Феликс стоит перед ней, загородил дорогу.

— Ну, как дела, Александра? — спрашивает он игриво.

Но Лекси отшатывается:

— Не смей меня так называть.

— Прости, виноват. — Вид у него и впрямь виноватый. С минуту они стоят, уставившись каждый в свой бокал. Не виделись они уже давно. Когда Феликс заходит навестить Тео, Лекси просит миссис Галло побыть у них, а сама уходит наверх работать. — Прекрасно выглядишь, — говорит Феликс.

— Спасибо.

Лекси обводит взглядом комнату, протискивается вперед, спеша к гостям. Перехватив взгляд Лоренса из дальнего угла комнаты, она криво усмехается в ответ.

— Красивое у тебя платье. — Феликс подается ей навстречу, облокотившись на камин. — Где ты берешь такие вещи?

Лекси оглядывает себя. Платье — одно из ее любимых: длинное, алое, струится от глубокого декольте до щиколоток.

— От Осси, — поясняет она.

— Что за Осси?

— Осси. Осси Кларк.

— Не слыхал о ней.

— О нем. Что неудивительно.

— Правда? — Феликс отпивает глоток вина, и Лекси невольно смотрит, как его губы обхватывают край бокала, как ходит туда-сюда кадык. — Почему?

— Вряд ли он во вкусе Марго. Расскажи, как твоя семейная жизнь.

— Кромешный ад, — бодро отвечает Феликс, осушив бокал. — У моей жены не дом, а мавзолей, черт бы его драл, — достался нам от ее мамаши. Она, кстати, живет на нижнем этаже. По официальной версии. По мне, слишком уж часто она выползает наверх. Вот я и сбегаю в командировки при всякой возможности, а на Мидлтон-сквер стараюсь пореже показываться. Вот моя, с позволения сказать, семейная жизнь.

Лекси поднимает бровь:

— Ясно. Только не говори, что я тебя не предупреждала.

— Спасибо. — Феликс приближается к ней почти вплотную. — Растрогала своим сочувствием.

— И сколько детей в мидлтонском мавзолее?

Феликс резко выпрямляется.

— А-а, — отвечает он другим, напряженным голосом. — Вообще-то, ни одного.

Лекси хмурится:

— Но…

— Наш сын, — Феликс кивком указывает на ковер, где Тео сосредоточенно выедает с глазури торта шоколадные кругляши, — мой единственный наследник. — Феликс, со вздохом отставив бокал, проводит рукой по волосам. — У нее… — он неопределенно машет рукой, — без конца выкидыши. — На последнем слове он понижает голос. — Один за другим. Не может выносить ребенка.

— Прости, — начинает Лекси, — зря я спросила. Я не…

— Да ну, — машет рукой Феликс, — нечего извиняться и сочувствовать. — Он собирается с духом. — Звучит, понимаю, чудовищно, но, возможно, это и к лучшему.

— Феликс…

Но Феликс не дает ей возразить.

— Потому что я не намерен с ней оставаться. Виделся на днях с адвокатом. Это строго между нами, конечно же.

— Конечно.

— И то, что у нас нет детей, упрощает дело.

— Понимаю.

— Хотя, — он вновь подбирается ближе к Лекси, рука скользит вдоль каминной полки, — у нас неплохо получилось, верно?