Вероника Рот - Слушать

— Она не получит другой возможности! У нас нет на это денег! — Кали мотала головой.

— Не могу поверить, что ты не сделаешь этого ради нее. Я не верю тебе. Поджав губы, Дарья посмотрела вверх.

— А я не верю тебе, — сказала она. — Она уже достаточно контролировала мою жизнь; я не позволю ей контролировать и всю оставшуюся часть!

— Что ты имеешь ввиду? Она тебя не контролировала.

— Она забрала у нас даже ту малую часть детства, которая у нас была, — сказала Дарья. — Дети не должны думать: «Ой, мама снова пьяна, я лучше буду держаться от нее подальше.» Дети не должны заботиться о своих родителях. Мы сделали достаточно для нее. Я не пойду на это ради нее. Кали раскрыла рот, но ничего не сказала. Она просто остолбенела. А затем сказала:

— Ты видела ее настоящую всего несколько раз, Дарья. Женщина, которую ты знаешь, это алкоголь, удушающий ее.

— Иплантат — не то, что можно просто переделать, Кали. Если выбираешь смерть, выбираешь ее навсегда. Ты не можешь говорить мне, что мой долг выбрать ее, только из—за того, что наша дерьмовая мать скоро получит то, что всегда ее ждало.

Дарья вцепилась в край стола, ожидая, что Кали закричит на нее, или обзовет, или сделает еще что—нибудь. Но глаза Кали были полны слез и верхняя губа начала трястись.

— Тогда... — Она сглотнула. — Сделай это не для нее. Сделай это для меня, чтобы я смогла услышать... Она — единственный родитель... Пожалуйста, Дарья.

Дарья отнесла тарелку к мойке и выбросила остатки салата в мусорное ведро. Она долго мыла тарелку, медленно оттирая и промывая ее. Она не хотела, чтобы Кали видела ее слезы.

- Не знаю, смогу ли я, — в конце концов сказала она. — Черный или красный? — снова спросила медсестра.

Всю жизнь Дарья сопротивлялась всем обязательствам. Никто ее этому не учил; наверное мир научил. Люди запускали био—бомбы из обязательства перед религией начать апокалипсис. На их фотографиях она не заметила, чтобы эти люди были особенно рады перспективе конца света — они старались остаться в живых после своих атак, только чтобы продолжить нападения. Опасность обязательств была в том, что они сбивали человека с толку. Хотела она выбрать красный только чтобы бросить матери вызов или она действительно этого желала? Хотела ли она выбрать черный ради сестры? Как она могла понять свое истинное желание, имея столько обязательств — перед самой собой, матерью, сестрой, покойным отцом? Дарья помнила лицо Слушающей, когда та услышала смертную песню ее отца: боль и сердечность боролись в ней, казалось, что она хранит секрет. Дарье хотелось понять эти чувства. Именно это страстное желание решило за нее

.— Черный, — сказала она.

Медсестра отложила красный цилиндр в сторону, а черный поставила на поднос рядом с больничной кроватью. Она обернула резиновую трубку вокруг Дарьиной руки, чтобы стало видно вены. Дарья почувствовала свой пульс в каждом пальце. Затем была острая боль от иглы. Медсестра убрала резиновую трубку и слабо улыбнувшись включила капельницу. Дарья должна была быть в сознании во время процедуры, для того, чтобы доктора могли узнать, в случае если они повредят ее мозг, вставляя имплантат. Но благодаря веществу в капельнице она ничего помнить не будет и она была этому рада. Ей не хотелось вспоминать, как с нее снимали скальп, сверлили череп и что—то засовывали в височную долю — часть мозга, отвечающую за слух. Множество мутных картинок было всем, что осталось в ее памяти. Постепенно, она начала осознавать, что кто—то сидит перед ней, но, казалось, ее завернули в белую пленку.

Затем появилось лицо и она узнала свою сестру, Кали. Ее губы двигались, но Дарья ее не слышала. Ее уши были чем—то закрыты. Кали на мгновение закрыла глаза, как бы порицая себя, а затем вытащила блокнот и ручку. Она написала:

Они не хотят, чтобы ты кого—нибудь услышала. Сказали, что это будет слишком ошеломляющим. Оставь пока шумоподавители на ушах. Как ты себя чувствуешь?

Голова Дарьи пульсировала, особенно правая сторона, в которой находился имплантат. Кроме того, она чувствовала тяжесть, будто может провалиться прямо сквозь матрас. Ей не хотелось объяснять это все Кали, так что она просто подняла вверх большой палец и улыбнулась, хотя она была уверена, что получилась скорее гримаса. Даже щеки были тяжелыми.

Глаза Кали были наполнены слезами. Она написала очередную записку в блокноте. Спасибо.

Дарья знала за что благодарила ее Кали. Если бы она не была такой уставшей, то попыталась бы сказать, что сделала выбор не ради Кали, не ради их матери — что она даже не была уверена, что хочет услышать песню своей матери, несмотря на свой выбор. Но вскоре ее глаза наполнились тяжестью и она снова уснула. Проснулась она позже, когда между жалюзями уже виднелось темное небо, а медсестра рассматривала разрез на ее черепе. Часть волос сбрили — ровно восемь квадратных дюймов*. Она захотела узнать точное количество.

Еще одна вещь, которую ей сказала мать: волосы — самая красивая часть женщины. У Дарьиной матери в молодости были красивые волосы, красновато—коричневые, сверкающие в лучах солнца. Они доходили до середины спины и всегда вились — как бы она не старалась их выпрямить, ничего не получалось. Дарья иногда думала как жаль, что ни она, ни Кали не унаследовали материных волос. Удивительно, но за несколько мгновений до того, как она проснулась, в ее голове пронеслось воспоминание о матери. Это был один из редких случаев, когда та пыталась придерживаться трезвенности. Дарья вернулась домой на весенние каникулы, а ее мать восстанавливала силы — целый месяц была трезвой, с розовыми щеками, сообразительной, приятной. Они с Кали месили тесто для пирога на кухне, а сосед Дарьи прибивал к окнам доски. Мать что—то пела высоким сопрано.

— Спой со мной! — сказала ей мать. — У тебя прекрасный голос, Дарья. Она запела известную Дарье песню, и, несмотря на то, что она считала эту женщину чужой, девочка присоединилась. В какой—то момент они достигли созвучия — ее более низкий голос заходил за голос матери — и та заплакала от счастья.

— Красиво, — сказала она.

В ту неделю Дарья выбрала третьим инструментом скрипку — каждый Слушающий должен был уметь играть на трех — несмотря на то, что для струн у нее были слишком нежные кончики пальцев и у нее были проблемы с игрой. Она выбрала ее не потому что скрипка ей нравилась, а потому что это было сложно, потому что она знала, что пробираясь сквозь боль, она достигнет высшей наслады.

Медсестра, проверяющая разрез, заметила, что Дарья проснулась, и улыбнулась. Она сказала что—то, что Дарья не могла услышать, так как была в прославленных шумоподавляющих наушниках. Медсестра сняла резиновые перчатки и бросила их в мусорное ведро. Дарья наконец—то проснулась достаточно, чтобы посмотреть вокруг — она была в большой комнате, полной кроватей, отделенных занавесями. Она могла увидеть только пальцы мужчины рядом. На прикроватном шкафчике лежала стопка книг — некоторые были любимыми книгами Кали, а некоторые ее самой. Дарья вытащила одну из книг Кали и начала читать, подперевшись подушками. Где—то через час Кали зашла в комнату, подтирая глаз платком. Ее лицо обесцветилось — она определенно плакала.