Вероника Рот - Слушать

«Мое лицо становится цвета сырого гамбургера когда я плачу,» всегда говорила Кали. «Это так неловко. Я не могу этого спрятать.»

В правой руке Кали зажала телефон. Она так крепко сжала его, что казалось она переломит его на два.

— Что случилось? — спросила Дарья. Она чувствовала вибрацию слова в горле, но не знала насколько громко произнесла его. Кали не шикнула на нее, значит получилось не слишком громко. Кали взяла тетрадку и карандаш, лежащие рядом со стопкой книг, и начала писать.

«Мамину заявку на пересадку печени отклонили.»

Дарья кивнула. Это было очевидно. Алкоголикам новые печенки не выдавали.

« Так что я перевела ее сюда, поближе к нам. Она в комнате 3128 .»

Дарье хотелось, чтобы мать была как можно дальше. Она ужасно выглядит. Кали широко раскрыв глаза уставилась на нее в ожидании.

«В ожидании чего?» удивилась Дарья, но вопрос был глупым. Она знала чего ждала Кали: предложения.

- «Я запишу ее смертную песню для тебя.» Но Дарья не предложила. Она взяла тетрадь у сестры и написала:

- « Хорошо. Спасибо, что сказала» .

Была полночь. Кали ушла несколько часов назад, сразу после того, как Дарья ответила ей, но не в припадке гнева — Кали так не поступала. Она всегда старалась улыбаться на прощание. Дарья свесила ноги с края кровати и на мгновение заколебалась перед тем, как поставить их на плиточный пол. Он был холодным, или же ее ноги нагрелись под одеялом. Она вытянула руки над головой и почувствовала, как кости на спине трещат, хотя и не услышала этого. Шумоподавители все еще были у нее на ушах. Она зашла в ванную и посмотрела на свое отражение. Увиденное потрясло ее. Она не ожидала, что имплантат так ее изменит. Черные вены растянулись по ее виску, огибая бровь и спускаясь вниз к скуле. Она повернула голову, чтобы посмотреть как далеко распространились чернила. Узор тянулся до самой повязки, прикрывавшей разрез. Скоро там должны были вырасти волосы и прикрыть все это. Она притронулась к пушку, который уже там появился. Волосы отрастут быстрее обычного — медсестра, подмигнув, рассказала, что она намазала участок мазью для отращивания волос, которую применяли к суетным мужчинам и больным раком.

Разглядывая отражение, Дарья подумала, что была бы не против побыть со сбритыми волосами некоторое время. Вместе с имплантатом это делало ее крутой. Она убедилась, что халат сзади был крепко завязан, обулась и вышла в коридор.

В его конце был большой зал ожидания, из которого можно было увидеть город. Госпиталь был в одном из самых высоких зданий в этой части Минеанополиса, так что она могла увидеть больше обычного. Она тащилась по коридору, у нее болели ноги, но этого было мало, чтобы остановить ее. В одном из углов зала ожиданий, рядом с телевизионным экраном, были двое, вроде бы брат и сестра. Сестра зажала руки между коленками и качалась взад и вперед. Оба уставились в телевизор, но не смотрели его.

В другом конце рядом с окном стоял парень с такими же шумоподавителями как у нее, но у него была обрита вся голова. Когда он повернулся в сторону, она узнала в нем Кристофера Маршалла. Он улыбнулся и поманил ее к себе. Она пошла, изучив столы на предмет чего—то, на чем она смогла бы писать. Но затем она заметила, что у него уже была тетрадь, которую он положил на поручень рядом с окном, а за его ухом была ручка. Она встала рядом с ним и притронулась пальцами к его подбородку, чтобы повернуть его голову. Она хотела узнать какой имплантат он выбрал. Красные чернила на его виске разочаровали ее. Она надеялась, что их пути пересекутся в будущем, но раз он выбрал жизненные песни, следующие два года у него будут другие уроки, да и потом они будут работать в разных местах. Он написал что—то на бумаге.

- Что подтолкнуло тебя к этому выбору?

Она вздохнула и взяла у него ручку. Она несколько секунд помедлила, держа ручку над листком, а затем зачеркнула написанное и начала сначала. Через несколько зачеркиваний она добилась желаемого ответа:

- Жизнь — это что—то, что мы уже понимаем. Смерть — тайна.

Он кивнул, выглядя впечатленным, и написал:

- Я слышал, что умирающие отвратительно себя ведут со Слушающими. У Хорнби шрам над бровью из—за того, что один из ее клиентов швырнул в нее будильник .

Дарья засмеялась и потянулась к тетради, чтобы написать ответ.

- Так вот почему ты выбрал жизнь? Знаешь, ты мог бы просто носить шлем .

Он покачал головой.

- Нет. Я просто хотел... Люди не радуются жизни так как раньше. А мне кажется, что должны бы..

Она кивнула и оперлась локтями о поручень. Он сделал так же. Рядом, их руки были такими же различными, как и выбранные ими дороги — его были бледными, усеянными веснушками и длинными, а ее были коричневыми и короткими. Огни ночного города были прекрасны: свет исходил из окон далеких офисов и с крыш высоких зданий. Это было похоже на рождественские лампочки, которые повесил ее отец, потому что ему нравилось, как они выглядят, хотя включал он их не больше чем на час в день, чтобы экономить электричество. Но у этих огоньков ограничений не было — они будут там всю ночь, если будет достаточно темно, чтобы увидеть их.

Кристофер снова писал в тетради.

- Ты кого—нибудь уже слушала?

Она покачала головой в ответ. Он прикусил губу и написал,

- Ты будешь не против, если я послушаю тебя?

Дарья заколебалась. Слушающие и раньше слышали ее жизненную песню, но этот случай был другим. Для него это будет впервые, и хотел ли он, чтобы это была она? Она сомневалась, что он смотрел на это в таком свете, но таково было ее мнение.

- Ты можешь отказаться. Просто я хочу, чтобы это был кто—нибудь знакомый, а не тот, кто встретится мне первым по дороге из больницы ,- написал он.

Он верно подметил. Она будет первой, но первой из многих. Она взяла ручку и написала:

- Давай .

Он медленно снял наушники, чтобы не зацепить разрез. Она повернулась к нему лицом, хотя знала, что от этого ему легче не станет. Он несколько секунд стоял, зажав шумоподавители в руках, хмурясь и щурясь, пытаясь понять эти новые звуки в своей голове. А потом, через несколько секунд, он перестал щуриться и хмуриться. Его лицо успокоилось, а рот сам по себе раскрылся. Дарья передвинулась, держась за поручень одной рукой, чувствуя себя не комфортно под его пристальным взглядом. А он продолжал таращиться. Его глаза, обычно такие вежливые, были широко раскрыты и направлены на нее. Взгляд на нее давил и, в конце концов,она посмотрела в ответ. Сделав это, она увидела слезинку на его ресницах. Он стер ее обратной стороной ладони и снова надел наушники.

Он что, не хотел больше ее слышать? Это ранило его? Его взгляд блуждал: он смотрел то на свою обувь, то на поручень, на что угодно, кроме нее.