Лариса Васильева - Бессонница в аду

— И что, взрыв сильно разрушил ваш дом?

— Ну что вы, просто трубка змеевика лопнула, немного пара и все, потом менять ее пришлось, это я в шутку хлопок взрывом назвала. Но испугался он на самом деле.

— Вернемся к досвадебному периоду. Твой избранник как-то все же оказывал тебе внимание?

— Клубничку приносил, — вспомнила она, в молодости это ее так умиляло. — У бабки на углу купит и несет в газетном кулечке. Я тогда студенткой была, а клубника всегда ведь дорогая…

— Так, а в койку когда же?

— Что, рассказывать только про койку?

— Нет, — улыбнулся Хан, — давай все подряд, и про ягодки, и про цветочки.

— И цветочки носил… Он однажды пьяный пришел, принес целый куст сирени, выдрал где-то с корнем. Хотела отругать его, а бабулька какая-то мимо проходила и говорит: «Ой, дочка, как он тебя любит!..» Я тогда в это поверила. Потом пошли к нему в гости, думала, хочет познакомить с родителями, а оказалось, их не было дома, они куда-то уехали. И я осталась у него на ночь, а утром сосед пришел, мне пришлось прятаться в другой комнате. Мужик такой болтун, стоит и стоит, уже скоро родители должны вернуться, а он все не уходит.

— И что, после этого сразу поженились?

— Нет, он не хотел. «Рано, говорит, мне жениться, я еще молодой, погулять надо…». Веня просил, чтобы я аборт сделала, но я отказалась. В загс пошли, когда я уже на девятом месяце была. Служащая в загсе посмотрела на мой живот и говорит: «Ну что, привела?» Мария замолчала, двадцать лет прошло, а ей все так же обидно…

— Расписались, — продолжила она, — а ребенок, девочка, при родах умер. Я сейчас думаю, что это знак такой был свыше, что наш брак не одобрен… Потом Веня долго не хотел детей, все говорил, для себя надо пожить… А я мечтала иметь большую семью, кучу детей. Не знаю, как я только сына родила, — правильно говорят, все от Бога. Потому что предохранялась-то, как всегда, и вдруг — беременность, сама не поняла, как это вышло… Потом муж меня всегда этим попрекал, говорил: «Ты же хотела ребенка, вот и нянчи», или «Вот и веди в садик, вот и сиди на больничных…»Она рассказала, и ей стало стыдно из-за того, что опустилась до жалоб этому человеку, и из-за того, что позволяла вот так с собой обращаться…

— Надо же, как ты его любишь…

Она пожала плечами, подумав, что тогда, да, любила, а сейчас уже стала в этом сомневаться.

Хан поднялся.

— Скучно? Я же говорила, ничего интересного у меня не было…

— Иди, спи.

Этот разговор с Ханом разбередил ей душу, и, лежа в постели, она ругала себя за свою бесхребетность: зачем жила с человеком, который не любил ее?

Ночные встречи Марии и Хана повторялись, это становилось неким ритуалом: она приходила после ужина в свою комнату и дремала под разговоры соседок, а потом, когда они засыпали и их ночной «хор» расходился в полную силу, женщина вставала, принимала душ и шла на кухню греть молоко себе и Хану. Как-то он не пришел, тогда она выпила двойную порцию молока и легла спать — сидеть в пустом полутемном холле одной уже не хотелось… Однажды Надя снова наткнулась на них — здоровой девахе явно не хватало ужина, требовалось подкрепиться еще разок среди ночи.

— О, опять сидят!.. А я перекусить…

— Надя, ты же хотела похудеть, — улыбнулась Мария. — Так не похудеешь…

— Еще как худею, — заявила та, — и ем совсем мало, это я просто по привычке встаю, не могу спать, если ночью не перекушу.

Она по-хозяйски пошарила рукой над дверью, нашла ключ и прошла на кухню. Долго там гремела посудой, раздался звон разбитой тарелки… Хан был невозмутим. Надя поела и ушла.

— Бедная Шура, она будет в шоке, когда увидит такой разбой. Пойти убрать, что ли, после Нади.

— Ничего, сиди, Шура переживет, пусть Надя порезвится напоследок.

— Почему напоследок?

— Жить ей мало осталось, если я не ошибся, через неделю начнутся возрастные изменения, после этого еще проживет месяц, не больше…

— Не поняла, какие изменения?

— В следующий раз объясню.

Надюху каждое утро взвешивали, измеряли у нее давление, брали кровь на анализы.

И на следующий день она громко похвастала своими достижениями: каждый день сбрасывала по пятьсот — семьсот грамм.

— Так я скоро в манекенщицы пойду. А что, я баба смазливая, килограммы лишние сброшу и все.

Ирочка все также приходила к Марии почти каждый вечер, делилась своими страхами. Маша про себя уже думала, что поскорей бы, что ли, все произошло, надоело успокаивать ее, но Хан почему-то щадил наивную девочку.

Постепенно, во время ночных посиделок, как-то незаметно, Мария рассказала ему всю свою жизнь. Ей на самом деле эти беседы в темном холле стали приносить облегчение: поговорит о семье — и словно дома побывала. Хан оказался интересным собеседником, очень внимательным, понимающим и чутким. Угадывал ее настроение по смене интонаций. Умел подсказать нужное слово, продолжить ее мысль. Он как-то очень ловко заставлял ее выкладывать всякий негатив, женщина чувствовала себя как на приеме у психотерапевта. Рассказывая вслух свою историю, Мария теперь отчетливо видела все совершенные ею ошибки. Ах, как хотелось их исправить…

Если бы не место, где они разговаривали, и не принуждение, Мария получала бы удовольствие от таких бесед. Только уж очень ее коробило отношение шефа к женщинам, он считал всех их тупыми, жадными, безнравственными и безответственными. Она поняла, в чем причина такого отношения, когда однажды он коротко рассказал о том, что его в раннем детстве бросила мать, что рос он в детском доме. Хан не мог простить предавшую его мать. Он прекрасно учился, безо всякой помощи, а некоторые предметы осваивал вообще самостоятельно — некоторых учителей у них не было, и смог поступить в институт. Директор детского дома в то время избирался в горсовет и, чтобы продемонстрировать всему городу, какой он заботливый педагог, выбил для него приличную социальную стипендию, помог получить место в общежитии. Вот уж не ожидала, что он сирота, а она придумала ему богатую семью… Потому, поняла Мария, он и считает, что ее сыну уже не требуется материнская забота. Судит по себе.

— Вы так осуждаете женщин, а как поступили с девушками?

— А как я с ними поступил? — удивился Хан.

— Притащили против воли сюда, устроили гарем…

— Да эти девочки отсюда сами уже не хотят уезжать.

— Да они же молоденькие, глупые еще, но вы-то понимаете, чего их лишили, это непорядочно… Вы думали, как им жить дальше?

— Не надо говорить мне о порядочности… И о молоденьких. Меня больше интересует старость… Конечно, и молодость как таковая, сама по себе…

— Я имела в виду…

— Понял я, что ты имела в виду, не пойму только, зачем ты усложняешь себе жизнь? Не читай мне нотации, иначе тебя подвесят на этом крюке, выпорют на виду у всех.