Лариса Васильева - Бессонница в аду

— Ну и что, ты бросила писать?

— Не сразу, попыталась еще раз, но было сложно, только начну — ребенок заплачет, надо к нему подойти, или Веня телевизор погромче сделает, а меня шум сбивает. Но еще один рассказ я все же дописала, даже хотела послать его в редакцию, позвонила туда, а мне сказали, что не принимают рукописный вариант, надо напечатать. За это я заплатила одной женщине, а Веня случайно узнал и сказал с иронией: «Ну что же, я рад, что хоть кто-то на этом заработал…». Я себя почувствовала такой дурой… Рассказ так и не напечатали, надо было кое-что переделать и опять перепечатать, прежде чем отдавать снова в редакцию, вот я и не стала больше деньги тратить. Да прав он, просто таланта у меня не было, был бы рассказ хорошо написан, его бы напечатали сразу, — когда человек талантлив, его не остановишь…

Хан задумчиво смотрел на нее.

— Вообще-то, я слышал другое мнение: таланту нужно помогать, бездарность пробьется сама…

— А я так думаю: талант привлекает, завораживает людей, и потому одаренному человеку невольно все помогают, ему не надо просить кого-то, требовать, а вот бездарность требует…

Странно, этому человеку она совершенно безразлична, он собирается ее использовать как подопытного кролика, разделаться с ней как студенты — биологи с лягушками, и в то же время Мария не помнила другого такого случая, чтобы кто-то так интересовался ее жизнью… Наверно, с таким же интересом он будет исследовать ее внутренности в прозекторской, если его опыт не удастся в очередной раз…

Мария вскоре с удивлением заметила, что ему нравятся ее рассказы о сыне, он так внимательно слушал о том, как она занималась с Алешкой, как водила его в спортивные секции, на танцы, в бассейн, о том, как упорно, изо дня в день, решала с ним задачи — математика мальчику давалась с трудом, и как гордилась, когда однажды учительница обронила фразу: «Ну, уж если Алеша этого не понял, то надо заново всему классу объяснять». Математичка не знала, что Мария каждый день предварительно объясняет сыну тему завтрашнего урока.

— Зачем? — не понял Хан.

— Чтобы мальчик не чувствовал себя глупее других. Я хотела, чтобы все думали, что он схватывает новый материал на лету.

Наверно в этом была ее ошибка, возможно, потому Алешка и вырос таким заносчивым, привык считать себя умнее других. Надо было позволить ему самому прокладывать себе путь, набивать шишки, подумала она. А шеф изумленно смотрел на нее. Похоже, он не верил, что бывают семьи, где детям уделяют столько внимания.

— А меня классный руководитель заставил заниматься, — вдруг сказал он.

— Да? Значит, и в детдомах бывают хорошие преподаватели…

— Очень хороший… Только меня он невзлюбил, и если я получал плохую оценку или не знал что-нибудь, он заставлял закатывать рукав и тушил сигарету о мою руку. А у меня кожа такая паршивая, ожоги долго не заживали… Он оставлял меня после уроков и открывал журнал… Смотрел, что я получил за весь день. Первое время наказывал за двойки и тройки, потом, когда я стал учиться лучше, и за четверки или вообще за то, что по какому-то предмету у меня нет оценок. Говорил: «Наверняка тебя спрашивали, а ты не ответил. Иди сюда, расстегни манжет… И не вздумай орать». Смотрел на меня, как удав на кролика, как я подхожу, как задираю рукав, протягиваю руку, и жег, глядя мне в глаза. «Мой долг заставить тебя учиться, сиротка…»

— Какой ужас!

Хан рассказывал, отвернувшись к окну, а тут взглянул на Марию — у той в глазах стояли слезы.

— О, какая ты впечатлительная… Все давно прошло… Зато я полюбил учебу. Зубрил все наизусть, память у меня хорошая была, знал почти все учебники.

Марии захотелось погладить его по голове, как маленького: сколько бы плохого ни говорили о детских домах, действительность всегда оказывается еще хуже.

На следующий день Ирочка, по-видимому, еле дождалась вечера. Она поджидала Машу у кухни и, как только та вышла, сразу начала с восторгом рассказывать:

— Тетя Маша, спасибо вам! Я ему так и сказала! А он засмеялся, что, говорит, созрела? Оказывается, он такой ласковый, такой внимательный, такой нежный, всю ночь меня ласкал…

Марию почему-то разозлил этот рассказ.

— А с кем я тогда разговаривала два часа посреди ночи?

— Это, наверно, он вышел, когда я заснула…

— Да, внимательный, нежный, только вот на нас собирается ставить опыты…

— Ой, да может быть, это неправда…

— А ты знаешь, что стало с теми двумя девушками, которые были у него до вас?

— Да, мне сказали, что они погибли, но он не виноват, у него был приступ, он даже не помнит, как это произошло…

— Может, и не помнит, но тем девушкам от этого не легче… А ты сама помнишь, как Риту пороли у него на глазах?

Ирочка надула губки. И зачем испортила этому ребенку настроение! Пусть бы наслаждалась плотскими радостями… Но девушка недолго дулась, тут же не выдержала и спросила:

— А о чем вы с ним ночью разговаривали?

— Да мы с ним не одну ночь, а каждую разговариваем, о чем — и не перескажешь, обо всем на свете говорим… Потому-то я и хочу спать все время — днем на кухне вкалываю, а ночью с ним разговариваю…

Ирочка ушла, звеня браслетами на ногах. Все три красавицы Хана постоянно поражали воображение остальных своими нарядами. В этот вечер они появились на ужине в восточных костюмах — шифоновые шальвары, маленькие топики, увешанные драгоценностями с головы до пят. Гарем, одним словом. Женщины хозяина выглядели донельзя довольными. И если раньше Ирочка вносила какой-то диссонанс, всегда была словно обиженной, то сегодня и она сияла. Рита же полностью вошла в роль хозяйки — она командовала и в гареме, и всеми остальными женщинами, и не возражала, чтобы ее называли Ханшей.

Ночью Мария спросила у Хана про драгоценности: они у девчонок настоящие или подделки?

— Конечно, настоящие.

— Тогда откуда у работника научного учреждения такое богатство?

— Ты наивна, как Ирочка. Для нашего Центра кредит неограничен в любой форме: деньги, валюта, живые ресурсы.

Мария не могла понять, как это в их стране и в наше время может существовать такое заведение — гибрид острога и научно-исследовательского института. Это казалось невероятным.

— Когда-то, при царе, такое, наверно, могло быть, но при советской власти?!

— Ты сама простота. Да наш институт как раз и существует с первых дней советской власти. Сначала тут занимались биологическим оружием.

— Бактериологическим?

— Нет, здесь немного другое, не инфекциями занимаются, а ищут различные способы влияния на организм человека. Не только отрицательные, но и положительные. Один ученый-авантюрист соблазнил правителей идеей бессмертия, побочным продуктом его научной работы, но именно это исследование и стало теперь главной целью нашего заведения. В сталинские времена медиков тут быстро меняли — не смог за год изобрести эликсир жизни, «живую воду» — все, расстрел. Потом стали давать побольше времени, но тоже ждать долго не хотели. А опытный материал сюда всегда поставляли без ограничений — смертников, раньше из концлагерей, потом из тюрем, домов инвалидов, престарелых.