Люциус Шепард - Закат Луизианы

– Ну и прекрасно, – сказала она. – Потому что я слышу тебя гораздо лучше, когда ты молчишь.

Бармен спросил Вайду, налить ли ей чего-нибудь, и она ответила отрицательно. Она еще никогда прежде не имела дела ни с одной из Девяти Форм; возможно, подумала она, они всегда общаются с вами, как мужчина с женщиной или женщина с мужчиной. Возможно, и вы в свою очередь должны вести себя так же.

Джек склонил голову к плечу, словно пытаясь рассмотреть Вайду получше, потом задумчиво уставился на струны гитары. Он дотронулся пальцем до одной. Потом снова поднял на нее глаза цвета океана, взгляд которых манил и притягивал. Вайда проникла взором в глубину его существа и увидела, что Форма зовет ее к себе. Здесь нужна любовь, поняла она, иначе Форма не сможет проявиться.

При мысли о любви Вайда почувствовала досаду. Сотворить любовные чары не составит особого труда. Джек привлекательный мужчина, и то обстоятельство, что при воплощении Форма выбрала именно его, означало, что он достоин предназначения. Вайда составила ясное представление о нем и четко представила свои пристрастия, чтобы понять, что в силах произвести нужную перемену в них обоих. Она уже пленила зрение Джека и легко завладеет душой. Но любовь требует огромных усилий. Нужно иметь сердце мустанга, чтобы выдержать эту бешеную гонку. Вайда не была уверена, что готова к такому испытанию, – но какой у нее выбор? Она либо останется в Граале, во власти Марша, насылающего на нее кошмарные сны, либо позволит Форме поглотить себя и унести прочь.

– Ты можешь переночевать у меня, – сказала она.

– Что? – недоуменно спросил он.

Вайда соскользнула с табурета.

– У тебя есть машина?

Он растерялся еще сильнее.

– Она поломалась на подъезде к городу. Сейчас в ремонте.

– Тогда мы можем поехать на моем пикапе. Он стоит за ресторанчиком.

Казалось, Джек хотел задать какой-то вопрос, но его высшая природа взяла верх над низшей, и он поднялся на ноги. Он протянул серебряную гитару длинноволосому пареньку, а Джо Дилл прокричал, перекрывая шум музыкального автомата:

– Эй, Коди!

Паренек замер с протянутой к гитаре рукой и спросил:

– Что?

– Дай человеку попользоваться инструментом пару дней. – Джо Дилл неторопливо подошел к ним, оставив вьетнамку у стойки. – Он играет гораздо лучше тебя. Может, он еще сыграет нам перед отъездом.

– Эта гитара стоит тысячу с лишним, – недовольно сказал Коди.

– Я за нее отвечаю, – сказал Джо Дилл. – Старина Джек никуда не уедет, покуда не починят его тачку.

– Эй, все в порядке, – сказал Джек. – У меня есть своя гитара.

Джо Дилл сверлил Коди взглядом. Наконец Коди сказал:

– Ладно, приятель. Бери.

Джек взглянул на одного, потом на другого, пожал плечами и сказал:

– Как хотите.

Песня Стива Эрла кончилась.

Вайда заметила, что Сидель пристально смотрит на нее, и отвернулась – не потому, что занервничала, а потому, что не хотела отвечать на этот печальный, напряженный взгляд. Краем глаза она увидела, что Сидель тяжело вздохнула и отошла к музыкальному автомату.

Теперь все смотрели на них. Старики, мальчишка у бильярдного стола, танцоры. Джек ощутимо напрягся. Форма призвала его в свидетели царящего здесь зла, подумала Вайда.

Джо Дилл поднял правую руку, благословляя присутствующих, совершил крестное знамение в воздухе и улыбнулся безрадостной улыбкой, превращавшей жест в пародию.

– Плодитесь и размножайтесь, – сказал он.

Вьетнамская ведьма бросила кости на полированную поверхность стойки и рассмеялась.

Подойдя к выходу, Джек открыл дверь и положил ладонь на поясницу Вайде, пропуская ее вперед. Прикосновение вызвало у нее легкую дрожь, слабую волну возбуждения, прокатившуюся вниз по бедрам и ногам.

Любовь начинает свой бег.

Музыкальный автомат вновь ожил: начал отбивать такт; мужской голос забормотал невнятно и угрожающе; потом пронзительно закричала женщина; сначала она взывала к Богу, но вскоре крики превратились в мучительные стоны, а мужчина продолжал злобно бормотать, словно проклинал заглохший мотор.

Выйдя за порог, Вайда бросила быстрый взгляд назад. Увидела Сидель, которая стояла со скрещенными на груди руками, прислонившись к музыкальному автомату. Потом дверь со щелчком закрылась за ними, и они остались один на один.

Пока пикап с грохотом прыгал по изрытой колеями дороге к Заливу, Мустейн сидел вполоборота к Вайде. Ее лицо сияло в слабом свете от приборной доски, и покрытая легкой испариной грудь тоже. Он и прежде не раз западал на женщин с первого взгляда, но никогда еще не испытывал ничего подобного. Полное отсутствие всякого лукавства, всякого кокетства, – казалось, Вайда прозрела в нем нечто такое, чего даже сам он не сознавал, и потому сочла достойным своего внимания. Конечно, она красива, но не красота заставила Мустейна пойти за ней. Вайда производила впечатление человека несчастливого, и поэтому он поверил в ее проницательность, почти поверил, что в нем есть нечто, заслуживающее интереса. Похоже, все в «Верном шансе» держались о ней такого же мнения. Иначе почему все так пялились на нее? Почему Джо Дилл, Тайет и Сидель так отзывались о ней? Их почтительное отношение к Вайде, исполненное зависти и скрытой опаски, служило своего рода признанием в ней необычных достоинств и таким образом, в глазах Мустейна, оправдывало ее прозрения и чувства – еще не выраженные вслух, но уже понятные.

Она искоса взглянула на него; еле заметная улыбка тронула уголки ее губ.

– Чего ты засмотрелся?

– Я тебя не понимаю.

– Мне показалось, я была откровенна. Чего ты не понимаешь?

– Как раз твоей откровенности. Я не привык к такому.

Пикап въехал в выбоину, и Мустейн подпрыгнул на сиденье так высоко, что ударился головой о крышу. За окном он видел болотистую равнину, поросшую высокой травой, которая казалась ядовито-зеленой в свете луны, только-только пошедшей на ущерб, и неровный частокол кипарисов на востоке. Соленый запах моря пробивался сквозь тяжелый, сладковатый аромат тления.

– Ты голоден? – спросила Вайда. – Я могу приготовить что-нибудь.

Мустейн сказал, что не голоден, но все равно спасибо.

– Да не надо так нервничать, – сказала она. – Всего одна ночь. Что бы ни случилось, завтра утром я пойду на работу, а ты займешься своими делами. – Она сдула с губ тонкую прядь волос, расчесанную незримыми пальцами ветра. – Мир не рухнет.

Она всякий раз высказывалась с такой прямотой, что Мустейн, обычно бойкий на язык, терял дар речи от растерянности. Он собрался было спросить, что она здесь делает, что делает такая женщина в поганой дыре вроде Грааля; он не удивился бы, встретив ее на Манхэттене или в Малибу. Он осознал, что своими словами и Вайда превратила его в придурка, способного говорить одни банальности.