Нелли Маратова - Наследницы Белкина

Кругом была вода — и в кухне, и в ванной, и в прихожей, и даже в комнате. Плавали тапочки, колыхались, будто водоросли, коврики, упала набок табуретка. Старые сапоги сразу промокли, холодная влага пробралась внутрь, и ноги заломило. Взъерошенный Васька смотрел со шкафа и недовольно мяукал. Ах ты! Ведь конверт для Лизы и все похоронные деньги она спрятала в комнате, под ковриком! Теперь, значит, все намокло.

Вера Ивановна села на стул посреди затопленной кухни и заплакала.

— Ну чего ты ревешь-то, дура старая! Ведро неси, — раздался из прихожей зычный голос Клавы.

Приближался тягостный день восьмого марта, уже стучала днем капель по крышам и по-весеннему щебетали птицы. После выхода на пенсию Вера Ивановна особенно не любила этот день. Раньше, бывало, приносила домой столько букетов, что в руках не помещались. Приходилось мужу звонить, чтобы помог все унести. Последние годы она все больше ждала у телефона да смотрела в окно, как незнакомые женщины несут цветы и сумки с продуктами.

Но на этот раз восьмое марта будет совсем другим! Потому что вслед за ним наступит девятое. Уж на третий-то раз задуманное должно получиться.

Васька-разбойник с первой капелью умчался по своим неотложным кошачьим делам — осчастливить всех кошек района многочисленным потомством. Лиза, добрая душа, привела мужа, и тот побелил потолок в ванной и в кухне. Вера Ивановна целый день хлопотала, накормила их пирожками, с собой дала банку варенья и подарила Лизиному мужу толстые шерстяные носки.

Когда они ушли, Вера Ивановна долго смотрела на стопку посуды в раковине. Разве могла бы она в молодости подумать, как это хорошо, когда после ужина остается столько грязных тарелок. Она мыла каждую долго и тщательно, растягивала удовольствие. А к празднику решила еще раз как следует отблагодарить Лизу. Продала на базаре три банки соленых огурцов и купила хорошую, натуральную пряжу.

Странно, Лиза вроде бы стала для Веры Ивановны почти родной, но вязать для нее было все равно не то же самое, что для дочери. И даже не то же самое, что шить одеяло для смутного и неясного образа. Все-таки Лиза — социальный работник, и вместе их свели ее служебные обязанности. Вера Ивановна просто чувствовала себя в долгу за побеленный потолок.

Когда Лиза примчалась вечером седьмого с тремя гвоздичками и пачкой чая, ее ждал ярко-красный пушистый набор: шапочка, длинный шарф с кисточками и варежки. И знаменитый пирог со смородиной тоже дожидался.

— Вериванна, да вы просто волшебница! — ахнула Лиза.

— Знаешь, Лиз, я тебя еще попросить хотела кое о чем. Помоги мне, пожалуйста, хорошую фотографию выбрать. Я сейчас альбомы достану.

Она вскарабкалась на табуретку и полезла на антресоль.

— Ой, ну куда же вы, — возмутилась Лиза. — Дайте-ка я сама!

Вера Ивановна помнила только, как потянулась за толстым альбомом, а потом шкаф и потолок поплыли перед глазами, и она оказалась на полу, и от боли в руке на глазах выступили слезы. Ножка табуретки угодила прямо в трещину в полу и подломилась.

Девятое марта Вера Ивановна встречала в больнице. Вообще-то с закрытым переломом руки пациентов обычно отправляли домой, но Лизин муж договорился и нашел для нее место.

— Женщина пожилая, не сможет за собой ухаживать, — убеждал он знакомого главврача.

Вере Ивановне все казалось, что это говорят не о ней, а о ком-то совсем другом. Да она еще и внуков вырастила бы, не только что за собой ухаживать! Только растить некого.

Интересно, почему именно в этот вечер ей стукнуло в голову доставать альбом? Она просто посмотрела на Лизу, такую симпатичную в новой шапочке, и подумала: а какая фотография будет у нее на памятнике? Наверное, лучше выбрать заранее, а то еще повесят ерунду какую-нибудь. Фотографий у нее было так много, что они занимали целую антресоль. Каждый год она фотографировалась для школьной папки с несколькими классами, да и дети в последние годы приходили на выпускные с фотоаппаратами и потом дарили ей фотографии.

И вот теперь Вера Ивановна лежала на клеенчатом матрасе и разглядывала облупившуюся краску на стене. Все дела закончены, за Васькой Клава присмотрит, если он решит с любовных фронтов вернуться. И даже фотографию Лиза выбрала, пока «скорую» ждали, наверное, чтобы отвлечь ее от боли в руке.

— На этом фото у вас в глазах блеск особенный, и платье красивое, — пояснила она. — А вам для чего?

— Да так, в школе попросили, для стенгазеты, что ли, — отмахнулась Вера Ивановна.

Можно просто закрыть глаза и… Но мысль о смерти в больнице была ей почему-то противна. В сущности, она ведь еще очень здоровая для своих лет женщина, даже лекарства почти не пьет. Не хочется, чтобы последний день прошел в унылых казенных стенах.

Эх, вернуться бы сейчас на свою уютную кухню, смотреть на толстые сосульки, слушать капель за окном и глухое, едва различимое мурчание из-под батареи.

На тумбочке лежало огромное красное яблоко, тугой наливной бок блестел, по палате распространялся сладкий аромат. Все соседки разошлись по процедурам, остались Вера Ивановна и хозяйка тумбочки с яблоком — баба Тома.

Старушка давно потеряла связь с окружающей действительностью и жила в уютном мирке старческих фантазий. Она и ногу-то сломала, когда ночью пошла в подъезд корову доить, да упала с лестницы.

— Гляньте-ка, девки, — тоненько голосила она. — Кто это пришел ко мне, Степка, что ли? Не пойду я за тебя замуж, и не зови, молодая я еще.

Степан Петрович, грузный пожилой врач, качал головой и выписывал бабке дополнительную дозу успокоительного.

Родные часто приносили ей свежие фрукты. Иногда баба Тома их ела, иногда выкидывала в окно, а чаще всего прятала под матрас или в подушку. Санитарки ругались, когда доставали из наволочки очередной подгнивший персик.

Яблоко лежало на тумбочке второй день. У Веры Ивановны аж слюнки текли. Кормили в больнице сносно, но незатейливо — жидкий супчик с пшенкой на обед, каша на ужин.

Баба Тома заливисто храпела после утренней капельницы. Ведь можно просто взять яблоко, а когда вернутся соседки, все подумают, что сумасшедшая бабка его куда-то выкинула или спрятала.

Никогда в жизни Вера Ивановна не брала ничего чужого. Для нее это было все равно, что подойти и человека ни за что палкой стукнуть. Попросить бы сейчас добрую сестричку Валечку сходить да купить для нее яблоко, но остатки пенсии ушли на совершенно необходимое и очень дорогое лекарство с кальцием.

Скорей бы пришли остальные соседки по палате, и тогда было б не так соблазнительно. «Даже и смотреть не буду», — подумала она, как вдруг здоровая рука сама потянулась к тумбочке. «Что же это делается-то, собственный организм не слушается!» — причитала про себя Вера Ивановна, а рука тем временем схватила яблоко и поднесла ко рту. Ничего вкуснее она в жизни не ела. Сочно и торопливо хрустела, а сок стекал по подбородку.