Дмитрий Березин - Пару штрихов тому назад

Старик перестал ходить, остановился и громко кашлянул.

– Лукас, прекрати сейчас же! Видишь, он уже засыпает, и тебя слушать у него нет сил. А про твои картины мы уже наслышаны. Что же ты сюда свои денежки не прихватил? Хотя, кому они здесь нужны, что на них купишь?

Художник почувствовал, что не может воспринимать то, о чем говорят старик и Лукас. Ему хотелось назад, домой к жене и дочке, в свою комнату, переоборудованную под мастерскую, в свою настоящую мастерскую в училище, к своим ученикам. Он закрыл глаза и постарался подумать о них. Сделать это не получалось. Художник засыпал в тревоге, слушая разговоры своих новых знакомых, но мало понимая из того, что они говорят. Постепенно слова превратились просто в звуки, которые становились все тише и тише. Художник даже не ощущал, что лежит на холодной каменной скамье, что продрог, что тело сотрясает озноб. Силы, ему нужны были силы.

Во сне к нему приходили непонятные образы. Незнакомые люди, незнакомые места, чьи-то разговоры. А ему даже во сне, по сути, в беспомощном и неконтролируемом состоянии хотелось побыть с родными, увидеть их. Вместо этого новые незнакомые люди, пренебрежение, холод. Потом он куда-то бежал, но никак не мог добежать, и все время возвращался туда, откуда начал. Это выводило его из себя, и он кричал. Вот снова он, рисующий картину, ту самую картину. Вот он, лежащий рядом с ней. И свет, много света.

– Это, чего ты кричишь? Проснись! Тебе приснилось что-то страшное? Та картина? – Художника тряс за плечо Лукас. – Ты, кстати, так и не сказал, как тебя зовут.

– Сколько я проспал? – Художник тер глаза. Ныло тело, болело плечо.

Лукас рассмеялся, худыми пальцами провел по волосам и закинул их назад. Как только он это сделал, пряди вновь поползли на глаза.

– Какая разница? Ты забыл то, что слышал вчера. Здесь нет времени, оно осталось там, бежит себе вперед, отмеряет людской век. А мы сидим и чего-то ждем, хотя ждать нечего. Время от нас убежало, и жизнь на том закончилась. Мы уже ничего не можем сделать. Наша участь – сидеть и ждать.

– Кого ждать? – спросил Художник.

– Я думал, у нас только Лукас настолько нетерпелив и любопытен, что у голодного и уставшего человека будет выпытывать имя, а дальше делиться своими воспоминаниями о денежках от богачей, – старик говорил спокойно и медленно. – Оказывается, ты такой же, хочешь знать ответы наперед, еще до того, как задался вопросом.

Художнику стало неловко: его вопросы были просты, понятны и логичны, но с учетом обстоятельств неуместны.

– У нас есть вода и сухари, – бросил старик. – Это здесь роскошь, редко удается их достать. И не смей спрашивать, откуда! Подкрепись, тебе многое предстоит узнать.

У Художника и вправду пересохло в горле.

«Я никогда не поверю, что все это реально, все происходит со мной, а не с кем-то другим. Я просто сплю, я без сознания. Все эта картина. Если бы я только знал, что все закончится именно так, то никогда не стал бы ее писать, а если бы и начал, то выбросил, сжег, уничтожил! Если бы только я был чуточку проницательней! Нет, я же мог сообразить, что неспроста начал писать не то, что собирался! Господи, как же мне сразу не пришло это в голову! Ну, конечно! Я здесь из-за картины. Конечно! Старик и Лукас тоже, они ясно дали это понять. Господи, если бы я только знал, если бы только догадался!»

В замке было тихо. Эта тишина поражала Художника. Даже стоя у ворот и пройдя затем за них, он не ощущал такой тягости от того, что слышит свое дыхание и каждый шорох. Крики птиц, раздававшиеся там, где стояли засохшие деревья, до замка не доносились. Птицы явно избегали этого места.

– Поверь, я знаю, о чем ты сейчас размышляешь, – начал старик, все остальные перестали перешептываться и стали внимать его словам. – Ты, быть может, посмеиваешься, а если и не посмеиваешься, то все равно не веришь нам. Примеряешься, как выбраться отсюда. И куда ты пойдешь? Ты не знаешь всей истории, а она говорит, что пути назад для тебя нет. И даже если есть, ты от него благополучно откажешься и не пожалеешь об этом ни на секунду.

– Почему вы так уверены? Вы все, почему вы слушаете его? – Художник вскочил и стал размахивать руками. – Выломаем эту проклятую дверь, вырвемся отсюда. Разве это так трудно? Я вам не верю! Вот то, что я говорю, это чистая правда! Я видел, как открывается дверь, да и через окна можно выбраться. Потому что сидение здесь просто нелепо! Нелепо, слышите? Вы сидите тут, а там…

– Там все происходит так, как должно! И для этого мы здесь и сидим! – отрезал старик. – Ты делаешь слишком поспешные выводы, не выслушав всей истории. Сядь.

Художник повиновался. Ему хотелось плакать от отчаяния, только сил для этого не было. Ему было холодно, он начал ощущать сырость и безжизненность замка, видеть вокруг еще больше мрака, чем видел тогда, когда только оказался здесь. Ему не хватало красок: в мертвом лунном свете все казалось одинаково серым, лишенным привычных цветов. А ему, привыкшему к буйству красок, усиленному собственной фантазией, было безумно трудно свыкнуться с такой безликостью. Его фантазия сама раскрашивала окружающую обстановку, но получалось что-то совсем нелепое. Даже говорить строчками стихов уже не тянуло – они просто не приходили на ум.

– Так вот, внимай, и ничего не упусти, – старик присел рядом и подпер голову рукой. – Мне тяжелее и тяжелее вспоминать эту историю. Давно все это было, только насколько давно – можно лишь догадываться. Здесь слова «давно» или «недавно» не имеют никакого смысла. Я служил при дворе. Мой король, бедный король, был настоящим безумцем. Его излюбленным развлечением были войны, небольшие, скорее для самоутешения. Все свои неудачи в этих войнах, а таких было немало, он списывал на ведьм.

И пришло ему в голову, что всех ведьм, всех до одной, нужно отыскать и истребить. Само собой, сам король не стал бы этим заниматься. Это была его очередная прихоть, и его интересовало только то, с каким рвением она будет исполнена. Он не задумывался о пользе этой затеи и об ее последствиях, даже когда уже было поздно. Он хотел истребить всех ведьм, которых только удастся отыскать на его землях. Ему не давало покоя, что кто-то из его подданных может заниматься чем-то нечистым и желать ему, королю, зла и неудач в его военных делах. Король так хотел разобраться с ведьмами, что на время даже попрощался со своими амбициями как завоевателя.

Я был простым служителем при дворе. Король приказал найти ведьм и уничтожить их, иначе голова полетела бы с моих несчастных плеч. Мы отправились в поход. Много невинных людей пострадало. Мы выясняли у них, знают ли они что-то про ведьм. Тем, кто отказывался говорить, мы вырывали язык или выжигали на руках королевское клеймо. Это не были ведьмы, они не были на них похожи. Но мы хотели устрашения, хотели, чтобы любой, кто знал что-либо о ведьмах, нам это поведал. Каждый день мы отправляли донесение королю, и каждый день получали от него все новые и новые указания. Он распорядился захватить ведьм, собрать их всех и сжечь заживо на одном большом костре, дым от которого должен был быть виден очень далеко, чуть ли не из королевских покоев. Приказ есть приказ. Я не мог понять, как ведьмы могут навредить королю. Я просто действовал.