Елена Колядина - Под мостом из карамели

Он был одет в старый, ветхий, но чистый светлый плащ, дешёвые джинсы и тряпичные кроссовки. Его длинные, чуть вьющиеся волосы, были завязаны в хвост, но выбились от ветра.

– Ты не замёрз?

– Нет.

– Сколько времени ты здесь?

– Не знаю. Но я смотрел, как встало солнце.

– И тебя никто не заметил?

– Вещи становятся видимыми, когда входит человек. Ты появилась там, на площади, и я стал виден.

– Как тебя зовут? Чем ты занимаешься? Кто ты? – задав эти вопросы, Лета запоздало смешалась, проклиная себя за то, что вынуждает человека рассказать о никчёмности своей жизни. И так понятно – нищий неудачник, предмет насмешек, который никогда не сможет жить, как все нормальные люди, устроиться, подмять, заработать, достичь. Измученные родители детей-инвалидов называли таких несчастных «особый».

– Или ты не узнаешь меня?

– Нет, – Лета помотала головой. – Мне кажется, я знала тебя всю жизнь, но разве мы встречались раньше?

– Однажды я был так умален и истерзан, что даже самые близкие не узнавали меня.

– Где ты был истерзан? – заливаясь слезами, спросила Лета.

– Они хотели надругаться надо мной, но я только жалел их и все вытерпел.

– Кто это был?

– Не знаю, у меня были завязаны глаза.

– Это было в психушке? Тебя лечили силой?

– Глупцы, несчастные, они не верили в то, что я говорил им. Кто же я?

– Мне все равно – кто ты! Я всегда кляла деньги, и моё желание исполнилось – мне послан нищий, богатый свободой и душой.

– Всегда будь осторожна, молясь, – пошутил человек. – Но всё совсем наоборот. Телом я богат, как царь, но нищий духом. Бедный кошельком стоит возле храма и просит милостыню для живота, а бедный духом неустанно вымаливает милость божью для души.

– Я не пониманию, что ты говоришь. Но больше никому и никогда тебя не отдам, – утирая глаза, бормотала Лета. – Всю свою жизнь буду заботиться только о тебе, потому что ты как беззащитный ребёнок.

– Ты должна заботиться о своих детях.

– Какие дети? Мне семнадцать лет.

– Моя мать родила меня в шестнадцать.

– Ничего себе! Где она живет, в Москве?

– Нет, она давно в царствии небесном.

Спасители наращивали активность – на мосту разворачивалась, сдаваясь задом к пилону, лихая пожарная машина. Подъехала газель МЧС, готовая и к мародерству, и к подвигу. Следом на площадь перед входом в парк внёсся минивэн с надписью «ТВ-Центр» на боку и спутниковой антенной на крыше.

– Ты голоден? – спросила Лета.

– Не помню. Хотя, пожалуй, я поел бы сейчас чего-нибудь. У тебя есть хлеб?

– Хлеба точно нет, но, кажется, были леденцы, – Лета поспешно пошарила в сумке и с облегчением извлекла шоколадный батончик и собственноручно изготовленные карамельные монетки.

Она раскрыла пакет:

– Вот, монетки, грызи.

Человек положил леденец на язык.

– Никогда прежде не ел монет. Забыл, ведь у меня подарок для тебя. – Человек вытащил из кармана плаща пожелтевшую открытку с нарисованной белой лилией и надписью «8 марта». – Вот. Это цветок.

– Моя мать продала меня за джинсы и колбасу, – улыбнувшись открытке, вдруг сказала Лета. – И за пачку зелёных гульденов.

– Это не так. Она любит тебя, я знаю.

– Мой папа не стал бы мне врать. Всё равно ненавижу!

– Кого ты ещё ненавидишь в сердце своём, глупое дитя?

– Больше никого, только деньги. – Лета спокойно посмотрела на ветхий плащ. – Мне кажется, тебя они тоже не волнуют.

– Ничего не имею против денег, но истинную цену им легко определить: когда смерть придёт за тобой, предложи ей взамен всё своё золото.

– А она лишь ухмыльнётся в ответ, – со знанием дела ответила Лета. – От смерти может спасти только чудо.

– Ты веришь в чудеса? – шутливо поинтересовался человек.

– Не очень.

– Напрасно. Хочешь, я исполню твоё самое заветное желанье?

– А ты можешь?

– Конечно! Разве по мне не видно? – весело спросил человек. – Как могла ты усомниться?

«Пусть шефа освободят прямо сейчас», – мысленно произнесла Лета. – Ага, загадала. А как я узнаю, что оно исполнилось?

– Просто верь.

– Я верю.

– К дверям темницы уже идет кто-то, у кого в руках ключи.

Они молча смотрели друг на друга, и любовь всего мира, как вселенная перед Большим взрывом, была размером с кусочек сахара и умещалась в одном сердце.

– И всё-таки твоя мать ждет тебя. Никто не умеет так ждать, как матери.

– Я позвоню ей, – сказала Лета. – Прямо сегодня.

Корреспонденты развернули телевизионную аппаратуру высокой чёткости. Пожарная машина выставила дополнительные опоры, необходимые для устойчивости телескопической лестницы.

Толпа зрителей орала и в нетерпении швыряла в воду бутылки. Звериная песня катилась по мосту, как отрубленная голова. Шествие с красными транспарантами заворачивало к эстакаде с Крымской набережной. От Калужской площади спускались чёрно-жёлтые флаги. Двенадцать человек встали поперек моста и растянули белое полотнище с надписью «Пошли нахуй!». Семь женщин, похожих на гербарий, несли плакаты с призывом «Покайтесь!». Двигались одиночные пикеты: «Бога нет!», «Отобрать и поделить!». Стягивались футбольные фанаты и истинные православные. Казаки угрожали монархией. Сигналы машин сливались в систему оповещения.

– Россия – наша страна! – неслось со всех сторон.

А в подвалах под землёй прятались грязные, голодные люди и мечтали, как пойдут резать зажравшихся россиян.

Шеф-повар поднялся из-за длинного стола общей камеры следственного изолятора, ничего не понимая, прошёл за конвойным, приказавшим шевелить клешнями, оказался в пропускнике. Прозвенел звонок, решётчатая дверь распахнулась, через несколько ступеней обнаружилась вторая дверь – железная, с маленьким мутным окошком, – из которой он и вышел на московскую улицу.

Папа энергично прошагал четвертый километр, следя по встроенному в беговую дорожку экрану за новостями рынка акций. Акций у папы не было, но он любил быть в курсе.

Полицейский, превышая скоростной режим, проехал по третьему транспортному кольцу, петлёй с двойным набросом миновал Хамовнический вал и вылетел на набережную. Река несла бурые околоплодные воды. На другом берегу сливались багровые, золотые и чёрные деревья над зеленеющей травой, так что вся вместе картина напоминала полицейскому игровой стол с раскрученной рулеткой.

На дальнем конце моста колыхалась толпа. Проследив взглядом за направлением массового бессознательного, полицейский увидел на вершине пилона двух гадёнышей, нарушавших общественный порядок. Полицейский перестроился, чтобы въехать на мост, но дорогу перегородил невесть откуда взявшийся «кирпич». Остановив машину, полицейский вышел, снял кожаный пиджак, надел форменную куртку с погонами и чётким шагом, гарантирующим окружающим защиту и спокойствие, пошёл к гранитной лестнице. Поднявшись, он обнаружил, что проход и проезд по мосту перекрыт, и деловито продемонстрировал служебное удостоверение.