Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение

Первым закончил университет молодой человек. Он уехал и возвратился, еще раз уехал и еще раз возвратился. От него приходили письма со всех концов света. Он уезжал и возвращался, уезжал и возвращался.

Потом получила университетский диплом и Милдред Скотт. Сначала она работала в Свободной республике, затем в Трансваале и, наконец, в Капской провинции. И все это время он присылал письма, и все это время Милдред Скотт продолжала жить уединенно — так, чтобы иметь возможность принять его в любую минуту. Именно поэтому она не заводила подруг, поддерживала только деловые знакомства и каждый свой новый дом превращала в прекрасный, но недоступный для посторонних глаз остров, который становился все больше и великолепнее, по мере того как росло ее жалованье. Вначале многие влиятельные люди из тех мест, где она работала, пытались преодолеть ее замкнутость. Женщины настойчиво приглашали ее на собрания и в клубы. Молодые люди ухаживали за ней. Но со временем и женщины и молодые люди отказались от своих бесплодных попыток, и мисс Милдред Скотт осталась в обществе старухи-гриква, что, по-видимому, вполне соответствовало ее желаниям. Несколько любопытных пожилых дам пробовали подступать к старухе с расспросами, но так ничего и не добились. Шли годы — и пылкая двадцатидвухлетняя девушка, только что окончившая университет и поступившая на работу, превратилась в тридцатипятилетнюю женщину, занимавшую самое высокое место, «а какое только она могла рассчитывать. Всегда сдержанная и уравновешенная, она держалась с достоинством, вызывавшим всеобщее уважение; она прекрасно руководила школой, но вне круга своих служебных обязанностей отделяла свою судьбу от судьбы окружающих людей и от судьбы всей страны. Так по крайней мере думали все, кому казалось, что они знают Милдред Скотт.

Круто повернув, машина въехала в ворота, распахнутые старухой-гриква. Карл Ван Ас не останавливался до тех пор, пока не очутился в гараже, рядом с крошечным старым автомобилем английской марки, который принадлежал Милдред. Старуха закрыла ворота на засов и поспешила в дом, чтобы быть наготове, если понадобятся ее услуги. Карл Ван Ас встретился с ней на первой ступеньке лестницы, которая вела к веранде.

— Хелло, Лена, — приветствовал он ее таким тоном, как будто они виделись только вчера.

— Хелло, мистер Карл, — ответила она с невозмутимостью, предполагавшей естественность долгих отлучек. Он поднял глаза вверх, на веранду, и где-то в глубине его души закопошилось возмущение: почему она не вышла навстречу? Но он тут же подавил это чувство, стремясь, чтобы его сердце и разум обрели спокойствие, которое всегда навевало присутствие Милдред Скотт. Он медленно пересчитал все шесть ступенек лестницы и вошел в открытую стеклянную дверь гостиной. Его обоняние защекотал густой запах роз. И когда, чуть погодя, она вышла из другой двери, у него было такое ощущение, будто он вот-вот упадет: он стоял робкий, неловкий, встревоженный — как в тот далекий день, когда он впервые осмелился заговорить с ней… «Это единственная женщина, которую я хотел бы видеть своей женой!..» В следующий же миг робость, неловкость, тревога отпали. В душе разлился покой, с нее как будто свалилось тяжкое бремя. Здесь по крайней мере он не одинок; здесь, рядом с ней, еще возможно успокоение… Но успокоение — опасная слабость в этом осажденном мире… Он пытался смотреть на нее зоркими глазами рассудка, но чувство притупляло его зрение, а воспоминания о волнующих мгновениях близости дробили ее образ: он видел перед собой целую вереницу лнц, принадлежавших этой женщине, которую он знал много лет, заполненных краткими тайными свиданиями… Только женщина способна на такое постоянство.

По лицу Милдред Скотт пробежала тень, выдававшая некоторое волнение, но затем на лице появилась ничего не выражающая вежливая улыбка, которой она обычно прикрывала свое смущение.

— Ты похудел, Карл, но это тебе идет.

— А что мне сказать?..

— Много воды утекло за эти два года. Неудивительно, что ты в растерянности.

— Не надо так говорить, Милдред.

— Ладно, не буду. Но что я должна делать, по-твоему? Броситься тебе на шею за то, что ты осчастливил меня своим посещением? Уж не заразился ли ты сам болезнью, которую, по твоим словам, ненавидишь?

Она повернулась и села. В этот миг он снова почувствовал, как сильно пахнут розы. Во всех углах гостиной стояли большие вазы с цветами.

— Я же написал тебе, Милдред. И все объяснил.

— И ты думаешь, объяснениями можно залечить всякую боль? Стоит все объяснить — и слепой прозреет, хромой начнет ходить, а горбатый выпрямится?.. Пожалуйста, не вынуждай меня говорить то, чего я не хочу. Я поймала тебя на слове. Мы договорились, что будем честны друг перед другом и признаемся, когда у кого-нибудь не хватит сил. Ты написал — и я поймала тебя на слове. Ты сам выбрал разрыв. Вот в чем вся суть. А объяснения не имеют никакого значения — в конце концов это лишь способ подкрепить и оправдать принятые решения. Ты решил не возвращаться — и я примирилась с этим. А теперь…

Он перебил ее со спокойной небрежной уверенностью, знакомой ей с давних пор:

— Я сам не знаю, чего добиваюсь.

Женщина молчала. Гнев и негодование в ее сердце иссякли, их место заняло спокойствие, которое постепенно передавалось мужчине. «И это человек, — оказала она себе хладнокровно, — ради которого я пожертвовала всем, за исключением своей работы. Так мне хотелось, особенно вначале, насладиться жизнью и молодостью, ощутить свою связь с одушевленным ферментом, составляющим основу естества. Я знаю этого человека. Я отдала ему все, что у меня есть, все свое существо, и поэтому я хорошо его знаю и понимаю, что главное для него — поставить перед собой определенную цель».

— Ты понимаешь, что я хочу сказать, Милдред? — спросил он.

— Пытаюсь.

— Тогда ты должна понять и то, почему я написал тебе письмо и почему я опять здесь.

— А если я не захочу понять?

Он пожал плечами и отошел от нее в сторону.

— В таком случае у меня один выход: уступить.

— Уступить?

— Да. Тем, кто сеет ненависть и страх.

«А ведь когда-то я опиралась на этого человека, черпала в его любви силу, утешение, уверенность, — думала женщина. — Как давно это было!.. А теперь?»

— Ты ужинал, Карл?

— Я сыт.

Она встала и вышла из комнаты. Вернувшись, она взяла два бокала и налила в них вина.

— Можно тебя поцеловать? — спросил он, подойдя к ней.

Она протянула ему обе руки. Он пожал их, потом обнял ее и жадно привлек к груди. И только тогда поцеловал — нежно, как ребенок, молящий о прощении. Она взяла его за руку и вывела на небольшую веранду. Оттуда они видели полосу ночного неба и краешек Млечного Пути. Немного погодя старуха-гриква, Лена, принесла им холодного цыпленка.