Зарин Андзор - Караван в горах. Рассказы афганских писателей

Жена Голь Мохаммада постепенно успокаивается и затихает, но сам он, словно лишившись рассудка, исступленно кричит старосте:

— Палач! Что ты сделал?!! Будь у тебя дети, ты бы знал!.. Убей и меня! Не мучай! Ну почему ты меня не убьешь? Почему? Ханиф! — продолжает умолять Голь Мохаммад. — Застрели меня! Выпусти в меня всю обойму, ну что тебе стоит! Дай мне то, что мне причитается! Сделай доброе дело, трус!

— Ты умрешь в петле! — говорит староста. — Ты будешь висеть! Ханиф тебя повесит.

Голь Мохаммад хохочет как безумный:

— О, Ханиф! Исполни мою мечту! Скорей, глупый теленок! Обманули тебя… Эх ты!.. Скорей!..

Ханиф почувствовал, что больше не выдержит. По лицу у него катился пот. Рядом слышалось тяжелое дыхание стоявшего в двух шагах от двери старосты…

— Хорошо, Голь, — вдруг вырвалось у Ханифа. — Сейчас…

Он потянул пальцем холодный курок и не отпускал его до тех пор, пока оба они — диск автомата и его'собственное сердце — разом не опустели.

Душераздирающий крик старосты и жуткий грохот выстрелов гулко отдались в тишине деревни и, как быстрокрылые вестники, унеслись в сторону гор. Слабеющее эхо домчало весть о подвиге Ханифа до вздымавшихся ввысь горных вершин и скатилось в долину. Скорбные вороны слетели с ветвей, и их жалобное карканье над трупом старосты Кемаль-эд-Дина, который, уткнувшись лицом в пыль, словно кающийся грешник, скорчился перед дверью дома Голь Мохаммада, огласило деревню.

Ханиф огляделся и медленно пошел по вспаханной земле, раскинув руки навстречу прохладному ветру. Вётлы склонялись перед ним, а старые деревенские тополя благословляли его, воздевая вверх свои дрожащие руки.

Перевод с дари Ю. Волкова

После событий, о которых я прочел в путевых записках индийского путешественника Сухраба К. Х. Катрака, прошло много лет. Но память о них жива во мне до сих пор, и я хочу поведать о том, что прочел в этом коротком рассказе. Надеюсь, для молодежи он явится источником героизма и гордости.

Сухраб К. Х. Катрак, посетивший Афганистан в правление короля Амануллы, написал интересную книгу о своем путешествии, рассказав в частности о том, как погиб любимый внук его соседа-афганца. Юношу повесили англичане.

Махджабина была на девятом месяце. Ее прекрасную стройную фигуру до неузнаваемости обезобразил увеличивавшийся день ото дня живот. Сшитые к свадьбе бархатные платья стали тесными. Общаться с подругами ей теперь было нелегко.

Ее раздражал даже звон монист, и она, не вытерпев, сорвала с шеи несколько монет…

Все в доме с нетерпением ждали появления «гостя». Особенно ее муж, Шер Афзаль, который без конца спрашивал, когда же родится ребенок.

— Махджабина, а Махджабина?.. — спрашивал он жену, лежа с ней рядом в постели.

— Ну что тебе?.. Опять не спится?

— Хоть бы раз ты мне ответила ласково, с улыбкой. А то по ночам я чувствую себя словно на плахе…

— Дашь ты мне наконец спать?

— Махджабина! Я хотел сказать…

— Что ты хотел сказать? Говори.

— По-моему, ты сбилась со счету. Перепутала месяцы…

— И не стыдно тебе? — рассердилась жена. — Опять ты за свое! Вчера ночью я уже тебе все объяснила. Ты-то чего спешишь? Ведь мученье предстоит мне, а не тебе… Что ты за мужчина, если… если…

Шер Афзаль вздохнул:

— Уф, женщина, опять ты меня ругаешь! Глупая! Ведь я твой муж, отец будущего ребенка! В нашем большом семействе он будет первенцем.

Махджабина тоже со вздохом ответила сонным голосом:

— Если бы это зависело от меня! Думаешь, мне легко? Каждый лишний день настоящая мука. Но я ничего не могу поделать. Вам, мужчинам, этого не понять.

Шер Афзаль взял в руки тонкие пальчики красавицы Махджабины и, сжав их легонько, ласково произнес:

— Махджабина, эх, Махджабина! Ты прекрасна. Я понимаю, что тебе очень хочется спать, но если родится сын, как… как мы его назовем?… Какое тебе нравится имя?

— Какое имя? Батур. Назовем его Батуром… Я уже тебе говорила… Ты что, не помнишь?..

— Батур… Батур… Да наградит тебя бог. Какое красивое имя! Ты словно прочла, что у меня в душе… Я тоже хочу назвать малыша…

— Если богу угодно, Батур непременно станет героем. Все может быть. Поможет изгнать из нашей страны иноземных захватчиков…

Пока Шер Афзаль так рассуждал, Махджабину сморил сон, и она стала тихонько посапывать. Но Шер Афзаль не заметил и продолжал говорить. Потом сообразил, что жена уснула, тихонько приподнялся и, подобно мотыльку, собирающему нектар с лепестков розы, поцеловал алые губы Махджабины…

Много ночей подряд провели супруги в мечтах о будущем ребенке.

Прошло несколько лет. Батур рос. После него у Шер Афзаля и Махджабины родилось еще трое детей, но первенец был самим любимым. Батур это знал и чувствовал свое превосходство в семье.

Прошедшие годы не тронули красоты Махджабины, она стала еще прекрасней.

Шер Афзаль тоже не изменился.

Англичане то приходили, то уходили, и все же им удалось захватить Бала-Хисар и надеть на афганский народ колониальное ярмо.

Кабул готовился к большому национальному восстанию. Афганские воины и национальные герои укрепляли позиции для борьбы с британскими колонизаторами.

Постоянные разговоры отца и матери о восстании оказали свое действие. По ночам Батур долго не мог уснуть и все думал, думал.

Днем Батур бродил по улицам, и то, что ему приходилось видеть на Шор-базаре и у моста Тахта-пуль, оставило горький осадок в душе.

Многое видел Батур и многое слышал, но никому и в голову не приходило, что у него на уме.

Сложением Батур походил на отца, лицом — на мать. Высокий, стройный, широкоплечий, румяный, черные волосы, большие глаза, прямой нос, густые брови…

Все соседи хорошо знали Батура, друзья и родные души в нем не чаяли.

Обстановка в Кабуле была неясной и напряженной. Прошел слух, будто совсем недавно англичане на базаре Чарсу повесили нескольких жителей, а накануне шестерых расстреляли.

Появились трудности с продовольствием, возросли цены, исчезло из продажи зерно. Дети плакали, просили есть. Плохо было и с питьевой водой — захватчики умышленно увели воду из арыков, и девушки возвращались домой с пустыми кувшинами…

И афганцы и англичане были охвачены страхом. И те и другие понимали, что не сегодня завтра в превратившемся в пороховой погреб Кабуле произойдет взрыв… Свободолюбивые пуштуны, движимые любовью к Родине, готовились к уничтожению кровавого дракона колониализма. Англичане могли не раз убедиться в их пламенном патриотизме.

Шел ноябрь 1831 года. Все было готово к восстанию. И тут новая весть: убиты британские караульные, убийца не схвачен.