Зарин Андзор - Караван в горах. Рассказы афганских писателей

Он болтал всякий вздор, поглядывая на буйволиц, и мечтал о своей Гути.

Расул-мама давно любил Гути и сгорал от этой тайной безумной любви. Она отнимала у него все силы.

Он робел и лишь украдкой поглядывал на девушку. Гути и не подозревала, что он любуется ее белым лицом, черными кудрями. А если случалось ему увидеть невзначай, как Гути опускает в воду свои полные белые руки, то у него кружилась голова.

Сколько раз говорил он себе: «Пойду, упаду к ее милым ножкам!» Но, вспомнив о седой голове, отказывался от своего намерения и, стыдясь, тяжело вздыхал и качал головой.

Дни и ночи он думал о том, как найти удобный момент и заговорить со своей милой.

События, о которых идет речь, происходили в то время, когда в страну при поддержке реакционеров-предателей, вторглись британские колонизаторы.

Расул-мама знал, что в своей жестокости колонизаторы не уступают Чингисхану и хотят навсегда остаться на афганской земле.

Во время кровавых боев Гути, как сотни тысяч других дочерей, матерей и сестер, потеряла отца и решила пойти на фронт, чтобы отомстить врагу и за отца, и за других погибших героев.

Об этом услышал Расул-мама. «Ну вот, лучше предлога не найти».

Всю ночь он не сомкнул глаз, а утром отправился на луговину. Но там он увидел только буйволицу — Гути не было. Он пошел к источнику, куда Гути водила на водопой животных, а сама отдыхала в тени.

И правда, Расул-мама и на сей раз увидел там свою любимую, которая болтала в воде своими белыми ножками, похожими на резвящихся серебристых рыбок.

Расул-мама кашлянул, подождал, пока Гути вытащила из воды ноги, и лишь тогда робко приблизился к ней:

— Гути… я… уф… Мне так трудно говорить: мое несчастное сердце вот-вот разорвется… Да… Ну вот, что я хотел сказать? Чужеземный дракон разинул пасть, но… пуштунки и пуштуны готовы пожертвовать жизнью и…

Гути с улыбкой перебила Расула-мама:

— Расул-мама! Это просто удивительно! У тебя и на сердце и в мыслях то же, что у меня. Сегодня… сегодня я окончательно решила, что больше не буду пасти буйволиц и вместе с другими девушками из нашего села пойду сражаться за свободу и независимость Родины. А если на этом пути кто-то из девушек меня опередит, это даже замечательно…

Расул-мама поднялся, завязал ремешки чапли[ Чапли — сандалии, плетенные из травы, листьев карликовой пальмы или кожи.] и, не отрывая глаз от похожих на алый бутон губ девушки, сказал:

— Гути… возьми меня с собой, я тоже готов пожертвовать жизнью, только сбегаю за ружьем…

Гути залилась смехом:

— Расул-мама! Я знаю, что ты отважный пуштун, и я…

Но Расул-мама уже не слушал, он спешил за оружием.

Мечта Расула-мама осуществилась: вместе с Гути он отправился к месту боев.

Они поднялись на вершину холма, заняли позицию…

Он просил у бога этих минут. И вот они вместе с Гути в окопе, вместе воюют с врагами.

Сколько раз Расул-мама видел в мечтах себя и Гути на крытом алым шелком паланге[ Паланг — большая деревянная кровать с узорными ножками: в переносном смысле — свадебное ложе.].

Расула и сейчас не покидали мечты: «Гути… когда я стану отцом? Когда бог пошлет нам сына?..»

Гути сердится: «Мужу не надо так говорить! Сын ли, дочь — все в руках божьих. Сейчас и женщины делают мужские дела. Видишь, я вместе с тобой…» Стрельба вернула Расула к действительности.

Англичане залили страну кровью. Шли ожесточенные бои.

Но ничто не могло заглушить любовь Расула-мама. Он смотрел на нежные руки Гути, сжимавшие винтовку, однако робость по-прежнему ему мешала признаться в любви.

Однажды в раскаленный солнцем окоп пришла весть, что в их направлении движется со своими солдатами капитан Роберт, прославившийся своими зверствами, и им приказано взять его в плен, если же не удастся — убить.

— Гути! — сказал Расул. — На задание пойду я. А ты оставайся здесь и следи…

Девушка повернулась к Расулу, взяла за руку, посмотрела ему в глаза. И оба сразу все поняли.

— Расул-хан! — помолчав, ласково произнесла девушка. — Я знала, что в самом дальнем уголке сердца ты хранишь любовь ко мне. Я поклялась принадлежать лишь тому, чьи руки обогрены кровью врага. И сегодня… Мечта моя осуществилась.

Расул вздрогнул. Пламя любви вспыхнуло с новой силой.

— Ах, Гути… Как долго я ждал этих слов! Ночи не спал. Считал звезды в небе!..

Он в волнении выскочил из окопа, побежал и вскоре исчез из виду…

Гути осталась одна. Стрельба шла где-то далеко: это стреляли афганские воины. Гути радовалась, что ее любимый гази[ Гази — борец за мусульманскую веру, победитель.] Расул, даст бог скоро притащит врага живого или мертвого и прославится.

Расул сдержал обещание, данное любимой, убил капитана Роберта и, взвалив его на спину, побежал к своему окопу.

Вдруг среди многих выстрелов он узнал один, который вызвал у него улыбку.

«Это наверняка стреляет моя Гути, — сказал он себе. — Слышу по звуку. О боже!..» — и он чуть ли не бегом устремился к холму, где был их окоп.

— Гути-джана[ Джан (джана — ж. р.) — милый, любимый. Заменяет в языке пушту ласкательный суффикс]. Я убил капитана. Вот он, смотри!

И тут Расул-мама замер на месте. В глазах потемнело. К горлу подкатил комок. Он открыл было рот, но голоса не было. Расул-мама беспомощно опустился на колени, сбросил тело на землю и зарыдал:

— Гути!.. Я… сдержал свое слово… Вот мертвый капитан Роберт… Гути… Почему ты бросила меня одного? Почему не дождалась? — Расул-мама был безутешен. Потом вдруг поднялся, взглянул на небо и крикнул: — Будьте вы прокляты, чужеземные захватчики! Пусть здравствуют доблестные афганские патриоты!

Перевод с пушту Л. Яцевич

— Следуйте за мной… Если хотите видеть собственными глазами то, о чем слышали. Только осторожно, не мните цветы, не ломайте кусты… Не бойтесь… Опасаться нечего… Вам ничто не грозит… Я знаю, ваши глаза не привыкли к темноте, а ноги к этим острым камням… Ну, вот мы и добрались.

Еще издали мы увидели могилу Бернарда, освещенную лампой. Любовь Хелен к убитому жениху до сих пор ярко пылала в ее сердце.

Хелен и Бернард страстно любили друг друга. Узнав о гибели жениха, Хелен упала, словно пораженная молнией.

— Тише… Я слышу чьи-то шаги… Наверное, это Хелен. Придется и нам по обычаю зажечь на могиле лампу… Молчите. Присядьте здесь у могилы Бернарда и послушайте печальный рассказ о нем…

В тот день, когда с огромным трудом и тяжелыми потерями мы достигли наконец этих голых исполинских гор, рядом со мной шагал Бернард, верный друг, которого сейчас, увы, уже нет с нами. Он был высоким и крепким, с золотой шевелюрой и румяным лицом. К тому времени капитан Грин повысил его в чине, и он стал сержантом.