Эрик Шевийар - Красное ухо

Его позевывания не ускользнули от Токи.

Ах вы, соня! Не то что гиппопотам, который если и зевает, то исключительно в целях устрашения соперника. Доминирующие самцы помечают территорию, разбрасывая свои экскременты. Некоторым особям удается сохранять свои владения в течение всей жизни. Вот, видите?

Тока тычет пальцем в землю и брезгливо морщится.

Но, Тока, по-моему, это просто коровья лепешка.

О, внешний вид обманчив. Помните крик, который мы слышали давеча? Вы еще приняли его за коровье мычание?

Но, Тока, он и вправду походил на мычание!

Все правильно! Наши голоса, должно быть, спугнули самца, который здесь обитает. Всё, можно возвращаться — мы его уже не догоним. Гиппопотам легко разгоняется до тридцати километров в час — представляете? — зато абсолютно не способен подпрыгнуть, даже самую малость.

Ну так этим надо воспользоваться! В следующий раз будем ловить его в горах, постановляет Красное ухо.

Его взгляд скользит по бескрайним просторам в поисках линии горизонта. Он пробует землю ногой. «Меня здесь нет, — говорит земля, это сплошной песок». «Ничего подобного, — возражает песок, — это не я, а всего лишь пыль». «Допустим, — соглашается пыль, — но ведь я и есть здешняя земля». На полях лежат огромные желтые снопы скошенного сорго. Красное ухо щипает себя за руку — ну конечно! Вот эти пучки соломы и станут несущими балками его нового мировоззрения.

«Солидная соломинка, удержит, если что», — говорит Красная рука.

На своем велосипеде он объезжает аккуратные домики не обозначенной на его карте миниатюрной деревни, которая бесцеремонно разрастается, оккупируя близлежащие поля, что, впрочем, вовсе не расстраивает крестьян, которые легко могли бы стереть ее с лица земли одним движением лопаты, но не делают этого, и неспроста.

Потому что их куры очень уж охочи до этих термитов.

Далее по ходу движения расстилается поле, бесконечное и абсолютно голое, если не считать одного деревца и одной лачуги, оспаривающих друг у друга крошечный клочок земли. Еще дальше — манговая рощица, которая понемногу завоевывает саванну, намереваясь со временем превратиться в настоящий лес. Ее мечту можно будет считать осуществленной в тот день, когда белки перестанут, словно зайцы, метаться по траве и начнут прыгать с ветки на ветку. Красное ухо садится на землю и прислоняется к стволу дерева. Разъезжая по Мали, он только и делает что подыскивает себе какое-нибудь кресло, чтобы занести свои тонкие наблюдения в свой черный блокнотик. Неподалеку двое мальчишек стреляют из рогаток по горлицам. Птицы в панике прячутся в листве над головой у Красного уха, который, с одной стороны, вроде и доволен тем, что таким образом защищает слабых, но с другой — расстроен, что срывает детишкам охоту.

Вскоре гвалт над его головой становится невыносимым, и Красное ухо оставляет горличное дерево безжалостным малолетним живодерам.

Африканские деревья займут особое место в его великой африканской поэме. Тоненькое и хрупкое дынное дерево, или папайя, приносит тяжеленные плоды и не ломается, вынашивая их до самой зрелости. «Занятно, что папайей они здесь называют продукт, который во Франции всегда считался сыром», — констатирует Красное ухо и сплевывает. Кстати, у некоторых деревьев саванны ветки именно такие, какие обычно рисуют люди, не имеющие способностей к рисованию: беспорядочно разветвляющиеся и расходящиеся в стороны под прямым углом.

Красное ухо берется за карандаш.

Хитро придумано, сразу чувствуется рука матушки-природы: некоторые ветки так похожи на змей, что ни один дровосек не осмелится на них замахнуться, в то время как прячущиеся на них змеи прикидываются ветками, обманывая охотников (чье зрение, столь же слабое, как и слух, не позволяет им отличить удава от сучка). А если верить зарисовкам Красного уха, то орехи борассуса отличаются от кокосовых разве что своей овальной формой и коричневым цветом.

О, сколькими диковинами загрузил бы наш рисовальщик каравеллы первопроходцев!

Если дерево не приносит плодов, в его интересах обладать каким-нибудь целебным свойством или, на худой конец, какой-нибудь сучковатой веткой, на которой можно поместить улей или спрятать от овец сноп сена. В противном случае его растащат на хворост. Но как растащить на хворост баланзан [35] Африканское название акации беловатой. ? Корни баланзана, многочисленные, но тонкие, не просто поддерживают его огромный ствол, но приподнимают его над землей так, что издалека может показаться, будто дерево парит в воздухе, а снизу к нему с надеждой и любовью тянутся худосочные руки угнетенного народа, решившего сбросить многовековое иго баобаба.

О! Баобаб!

Ну наконец-то, баобаб! А то мы уж было начали сомневаться в подлинности этого рассказа. Сколько времени Красное ухо таскает нас по Африке, и до сих пор ни одного баобаба! Может, он из тех путешественников, рискующих жизнью в далекой и дикой стране, которые на самом деле сидят себе в гостиной или на балконе и, водя пальцем по атласу, вдохновляются своими фикусами в горшках, но в конце концов обязательно выдают себя, забыв упомянуть пару основополагающих фактов, известных самому последнему домоседу. Мы рады обманываться и поддаваться иллюзии романа, но, коль скоро перед нами репортаж, мы вправе требовать от повествования хотя бы минимального правдоподобия. Подозрительное отсутствие гиппопотама и без того серьезно пошатнуло нашу веру в автора. Так что самое время обратиться к баобабу, скрывающему Африку от взора Запада, к этому величественному древу, поглотившему всех своих конкурентов, чтобы обставить ими свои бесчисленные галереи, залы, башни и мельницы.

Ну наконец-то баобаб!

В действительности среднестатистический баобаб не крупнее нашего бука. Растет он ровно, словно по стройке смирно, крепко прижав локти к туловищу. Так и видишь его где-нибудь на входе в салон красоты, завешанным шляпами и плащами клиентов. С возрастом баобаб обрастает крючковатыми ветками, которые упрямо тянутся к его стволу. Может показаться, будто у дерева все время зудит кора и оно пытается почесаться. Но даже самая толстая ветка самого мощного баобаба обязательно оканчивается веером тоненьких прутиков. Кисть пианиста, венчающая руку тяжелоатлета — сложно себе представить, чем может порадовать публику такое чудище, ну да пусть уж он сыграет! У баобаба серая слоновья кожа, местами складчатая, а еще — несколько хоботов.

Впрочем, округлые окрестные хижины из серой растрескавшейся глины имеют не менее слоновьи черты, но тоже не трубят.

Чтобы обхватить этот баобаб потребуется по меньшей мере восемь взрослых мужчин, прикидывает Красное ухо. Но у местных мужчин есть дела поважнее, и Красное ухо садится под баобаб ждать мудрости. Сначала у него затекают ноги, потом руки, потом туловище. И вот уже он может пошевелить только головой, которой и покачивает в задумчивости, недоумевая: неужто это и есть начало мудрости?