Дональд Уэстлейк - Держи ухо востро!

Когда Джон Дортмундер, совершенно свободный человек, даже не находящийся на условно-досрочном освобождении, в июльский пятничный вечер вошел в «Бар и Гриль» на Амстердам-авеню около десяти часов, там группа завсегдатаев обсуждала загробную жизнь.

— Чего мне не понятно, — заявил один из них, когда Дортмундер проходил мимо него, направляясь к бармену Ролло, который чем-то был занят у правого конца стойки, — так это облака.

Второй поставил свою кружку с пенным пивом на стол и поинтересовался:

— Облака? Какие такие облака?

— На которых они сидят! — и первый широко взмахнул рукой, но вроде ничего не снес. — На всех этих картинках Иисус сидит на облаке, тот другой бог тоже сидит на облаке, Мэри сидит на облаке.

— Чуток пониже, — предположил третий.

— Да, ага, так вот я о чем — разве на небесах нет мебели?

Подойдя к Ролло, Дортмундер, наконец, увидел, чем был занят толстяк-бармен в своем когда-то белом фартуке — он был глубоко увлечен составлением каких-то особо сложных коктейлей в пяти бокалах, которых раньше Дортмундер здесь не видел, и подозревал, что в этом баре они вряд ли когда-то были. Закрученные спиралью, больше широкие, нежели глубокие, они были похожи на хрустальные автомобильные колпаки, только поменьше, хотя и не сильно.

Другой посетитель тем временем, раздумывая над идеей мебели на том свете, сказал:

— А что за мебель ты хочешь? Небеса не Вестчестер, знаешь ли.

— Да? А как же все эти плодородные поля? — встрял пятый.

— Молочные реки и кисельные берега? — добил третий посетитель.

Первый поднял скептически бокал пива, и так же скептически задрал одну бровь.

— А калоши они выдают?

То, что творил с этими бокалами Ролло — это было нечто. Он уже накрошил в них льда и теперь добавлял какую-то красную жидкость, затем желтую, коричневую и долил еще чего-то прозрачного. Все эти слои струились между кубиками льда, смешиваясь в невообразимую смесь очень похожую на лабораторный тест, результаты которого не хотелось бы видеть.

— Что мне по душе, так это мусульманский рай с семидесятью двумя девственницами, — тем временем продолжал беседу второй посетитель.

— Там не семьдесят две девственницы, — возразил первый.

— Ну, не все сразу, но все равно, что это за рай? Это как попасть в школу для девочек.

— Ой-ей, — сказал третий.

— Представляешь, — вставил второй, — как там шумно? Словно столовая во время обеда.

Четвертый, тот, что имел что-то против Вестчестера, спросил:

— А в волейбол, надо учится играть?

Упоминание о спорте ввергло всех в замешательство, и пока они молчали, Дортмундер наблюдал, как Ролло нарезает бананы и кидает в коктейли, где они падают на дно, словно глубинные бомбы. Затем Ролло тянется за лаймом, а Дортмундер оглядывает зал. В Нью-Йорк Сити сейчас лето, конец июля, и вялый поток туристов вымыл на это мало похожее на берег место, пять леди. У каждой была завитая прическа седых волос, и находились они в одной из кабинок справа. Сидели дамы очень прямо, на самом краешке сидений, словно новобранцы в военном училище, и осматривали непритязательный декор бара с осторожным восхищением антрополога. Коктейли Ролло во многом повторяли цветовую гамму нарядов этих леди. У одной, как заметил Дортмундер, в руках был сотовый, она фотографировала посетителей, и отсылала кому-то снимки.

В общем-то, быть свободным человеком, не имеющим условный срок — это отлично, но и бравировать этим тоже не было причин. Дернув плечом в сторону скрытого фотографа, Дортмундер спросил:

— Что скажешь, Ролло?

— Погоди минутку, — отмахнулся бармен.

Теперь каждый бокал представлял собой нечто больше похожее на остатки взорванного эльфа, однако Ролло на этом не остановился. Увенчать эту красоту Ролло решил блестящим красненьким шариком. Вполне возможно, то было нечто из семейства вишневых.

Конечно, этого бы хватило, даже для таких бокалов, но нет! Порывшись в редко используемом ящичке под стойкой, Ролло явил свету пять коктейльных зонтиков с восточным рисунком, и воткнул их в каждый напиток, так словно они спасение для потерпевших кораблекрушение в этих коктейлях.

Вот теперь они действительно готовы. А учитывая, что полной концентрации внимания не требовалось, чтобы поставить бокалы на поднос — даже такие особенные бокалы — Ролло произнес:

— Твое пиво с солью уже там.

— Хорошо.

Уставив поднос бокалами, Ролло нырнул под стойку, и показался оттуда уже с бутылкой мутной коричневой жидкости под этикеткой: Амстердамский винный магазин Бурбон «Наш собственный бренд».

Поставив бурбон перед Дортмундером, он спросил:

— Еще бурбон со льдом? Он же придет?

— Да.

— Дам тебе два стакана.

Пока он исполнял, Дортмундер попросил:

— Да, и ржаной виски с водой, для того, кто вечно звенит кубиками льда.

— Давненько его не видел.

Ролло всех знал не по именам, а по напиткам, что они заказывали — профессиональная деградация так сказать.

— Это он всех созвал. Надеюсь, что-то хорошее скажет.

— За это я выпью, — заявил Ролло хотя и не сделал ни глотка. Вместо этого, он подхватил поднос, уставленный этими несуразностями и пошел к леди-туристкам, которые его приближение снимали на телефон.

Взяв бутылку и оба стакана уже со льдом, Дортмундер обошел завсегдатаев у стойки, которые все еще обсасывали ту же самую косточку.

— А что если в раю ты не сможешь играть в карты? Или танцевать? — спрашивал третий.

— Не велика потеря, — отвечал второй, — я и на Земле-то танцевать не умею.

Миновав этих теологов, Дортмундер прошел через зал, потом вошел в двери, на которых были четко видны силуэты собак — терьеров и сеттеров, и дальше — мимо телефонной будки, которая теперь была никому не нужным порталом в киберпространство, и оказался в небольшой квадратной комнатке с цементным полом. Стены тут были уставлены от пола до потолка коробками и ящиками с пивом и алкогольными напитками, оставляя место только для старого круглого стола с покрытой зеленой запятнанной тканью столешницей и полдюжины стульев вокруг него. На одном, обращенном к двери стуле сидел рыжеволосый парень. Перед ним у правой руки стоял бокал с пивом, солонка стояла слева, там, где должна быть левая рука. Однако сейчас левой он держал телефон у уха.

— Вот и Джон пришел. Я ему скажу.

— Привет, Стэн, — поприветствовал его Дортмундер, и присел слева, на стул с которого тоже открывался беспрепятственный вид на двери.

Закончив разговор, Стэн спрятал свой телефон.