Мередит Милети - Послевкусие: Роман в пяти блюдах

В его голосе нет и тени беспокойства.

— Ладно. Не торопись, я пока пойду куплю тебе кофе. Похоже, тебе не повредит.

— Благослови тебя Господь, дитя мое. Только двойную порцию.

Ричард открывает мне через несколько минут. Его одежда в полном порядке, но щеки заросли щетиной, лицо осунулось. Взяв у меня стаканчик, он разворачивается и, ни слова не говоря, тащится на кухню, Кэтрин устремляется за ним.

— А ты что, не будешь? — спрашивает Ричард, сунув голову в холодильник. Немного там покопавшись, он достает пакет молока.

Он переливает кофе в свою любимую фарфоровую кружку, выливает туда полпакета молока и добавляет горсть льда, после чего осушает в несколько жадных глотков.

Похоже, он даже не заметил, что я не ответила на его вопрос.

— Спасибо, я уже пила кофе, — после некоторой паузы говорю я, разглядывая в раковине два бокала, два огромных хрустальных кубка из коллекции Ричарда.

Ричард вытирает рот рукавом, и я замечаю, что у него дрожат руки. Дрожь едва заметная, но я подозреваю, что он снова начал пить, поэтому обращаю внимание даже на мелочи. Ричард выдерживает мой взгляд, как будто бросая вызов.

Я знаю Ричарда уже двадцать лет, и за это время он ни разу не притрагивался к спиртному. Чтобы бросить пить, он прошел через ад, я знаю это из историй, которые он рассказывал, защищая мою мать — кстати, она-то так и осталась алкоголичкой. В те редкие моменты я видела его по-настоящему рассерженным. «Ты же не понимаешь, — говорил он низким от ярости голосом. — Ты не понимаешь, что это такое!»

Одного его взгляда и этого голоса было достаточно, чтобы я немедленно замолкала.

Ричард стоит передо мной, держась руками за стол, с побелевшими от напряжения костяшками пальцев, при этом всей своей позой привычно изображая беспечность. Я, сгорбившись, сижу на табуретке и смотрю ему в глаза. Ричард отворачивается первым и как будто случайно переводит взгляд на потолок, и я ясно слышу, как наверху скрипят половицы. Там кто-то есть. Внезапно губы Ричарда растягиваются в широкой ухмылке.

Я встаю и достаю из кармана приглашение.

— Приглашаю тебя на день рождения Хлои. В воскресенье. Надеюсь, ты придешь.

Мой голос звучит хрипло.

— Конечно.

Ричард забирает у меня приглашение и сует его в нагрудный карман. Затем берет мое лицо в свои ладони и крепко целует в лоб. Я хочу сказать, что беспокоюсь за него. Что люблю его. Он привлекает меня к себе и прижимается подбородком к моей макушке.

— Не волнуйся, — говорит он. — Я обязательно приду.

Я возвращаюсь домой длинной дорогой, по Шейди к Форбс-авеню, останавливаюсь у газетного киоска, чтобы накупить разноцветных колпаков, воздушных шариков, бумажных лент и несколько прелестных, но дорогих свечек в виде домашних животных, которые, я знаю, непременно понравятся Хлое. Все это время я думаю о Ричарде. Не знаю, с кем он встречается, только этот человек явно ему не подходит. С другой стороны, что я могу сделать? Ричард взрослый и не любит обсуждать свои личные дела. Пару лет он встречался с симпатичным архитектором по имени Стив, которого привел на нашу с Джейком свадьбу, однако их роман был недолгим. С тех пор Ричард не посвящал меня в свои личные дела.

Я сворачиваю на Фэр-Оукс, улицу, где стоит наш дом. Она широкая, извилистая и очень красивая, типичная для Питсбурга улица, взлетающая с холма на холм, обсаженная деревьями. На дубах уже распускаются почки, эти прелестные желто-зеленые предвестники весны. Хотя я всю жизнь прожила в местности с выраженной сменой времен года, я каждый раз заново изумляюсь, когда весна начинает осторожно вытягивать свои нежные усики. Перед домом стоит серебристый «БМВ», и я сначала думаю, что к нам приехала Рут, но это не так. Я уже подхожу к дому, когда сзади хлопает дверца и чей-то голос окликает:

— Мира!

Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Передо мной стоит Нил с плюшевым медвежонком в руках: кажется, это игрушка Хлои.

Нил сует медвежонка под мышку и забирает у меня сумку.

— Позвольте вам помочь, — говорит он.

— Что вы здесь делаете?

— Заехал к вам, чтобы вернуть вот это, — отвечает Нил, протягивая мне медвежонка. — Видимо, Эли сунул его в свой рюкзачок, пока мы с вами болтали. Наверное, Хлоя скучает без своей игрушки? Вы же знаете, как это бывает у детей.

— Я думаю, она даже не заметила, — говорю я, забирая медвежонка. — А как же Манифест малышей: «Если ты что-то потерял, а я это нашел, значит, это мое»? Может быть, следует отдать игрушку Эли? В конце концов, манифест есть манифест.

Нил молчит, словно серьезно обдумывает этот вопрос.

— Ну, как вы сами заметили, Хлоя официально еще не малыш, а ползунок, поэтому не обязана соблюдать манифест.

К этому времени мы уже подошли к крыльцу дома. Я бросаю взгляд на противоположную сторону улицу, где стоит дом Зильберманов. К счастью, во дворе никого нет.

— Эй, а как вы узнали, где я живу?

— Вы думаете, что шпионскую сеть еврейских мам невозможно взломать? Хотя, должен признаться, это было нелегко, а в вашем случае особенно. Все потому, что вы не еврейка, — говорит Нил.

— Верно. Я не еврейка.

— Вот поэтому информация оказалась в высшей степени засекречена. Пришлось приложить массу усилий.

Я невольно улыбаюсь.

— А где Эли? — спрашиваю я.

— С мамой. Я как раз еду за ним. Знаете, я тут подумал… раз уж я все равно оказался рядом…

Внезапно Нил замолкает, ставит сумку на ступеньку крыльца и поворачивается, чтобы уйти.

При упоминании о матери у меня в голове что-то щелкает.

— Постойте, я сейчас, — говорю я, вбегаю в дом и хватаю со стола еще одно приглашение. — Вот, — говорю я, протягивая ему конверт. — Я как раз хотела вас пригласить, ведь наши дети так подружились, но не знала вашего адреса. Поскольку я не еврейка, то не имею доступа к вашей сети.

— Спасибо, — говорит Нил и разворачивает приглашение.

— Гостей будет немного. В основном друзья семьи, моя подруга Рут и ее сын Карлос. Вы их видели в классе «Джимбори». Недавно Рут стала партнером вашей мамы по маджонгу. Разве она вам об этом не говорила? — с надеждой спрашиваю я.

Однако Нил, судя по всему, меня не слушает. Он внимательно смотрит на отпечаток крошечной ладошки Хлои и проводит по нему пальцем.

— Мы обязательно придем, — с улыбкой говорит Нил. — Значит, до воскресенья. — Он уже собирается уходить, как вдруг останавливается, видимо о чем-то вспомнив. — Кстати, в маджонге нет партнеров. Каждый играет за себя.

— Я думала, ты обрадуешься! — говорю я Рут в ответ на ее причитания.

— Но до воскресенья осталось два дня! У меня на голове не прическа, а черт знает что, и надеть нечего! Я ничего не успею, — стонет она в телефонную трубку.