Вера Зеленко - Не умереть от истины

Издатель был приятно удивлен, приветлив, сразу же отвел их на склад, где ровными рядами лежали экземпляры ее книги.

— Плохо продается? — озабоченно поинтересовалась Франческа.

— Да нет, вроде бы ничего. Ведь мы только выпустили ее. Половина тиража уже разошлась.

У Франчески отлегло от сердца. У нее была масса вопросов к издателю по поводу следующей своей книги, переговоры о ней она начала еще по телефону из Ленинграда, это были вопросы об обложке, о качестве фотографий, о содержании.

Когда-то Роберто изучал историю искусств также вдохновенно, как и Франческа. Он был чрезвычайно любезен с издателем, хотя предмет искусства — так ему теперь, во всяком случае, казалось — мало волновал его. Но поскольку это нужно было Франческе, он проявлял всяческий интерес к разговору. Он пригласил издателя на ужин в честь успешно продаваемой книги, хотя Франческа подавала ему грозные знаки.

Давным-давно Роберто был неравнодушен к зеленоглазой и пепельноволосой Франческе, маленькой тоненькой девушке с плавными движениями, но вот беда, он был робок и худ, и близорук к тому же. Длинные его руки как будто болтались чуть невпопад с движениями, которое совершало его тело, — типичный юноша, в котором тонкий интеллект странно сочетался с природной неуклюжестью. Он был страстно влюблен в театр. На этой почве они и подружились с Франческой. Не было мало-мальски заметного театра, а в нем мало-мальски успешного спектакля, который бы они не посмотрели. Потом Роберто женился на скромной девушке из приличной семьи, приобрел подобающий вес, обзавелся кучей славных детишек, был по-своему счастлив. Но как только Франческа появлялась в Риме, все бросал и летел к ней навстречу. Чтобы еще раз заглянуть в ее зеленые глаза, еще раз посетовать, почему так витиеваты пути Господни. Издателя он пригласил намеренно, иначе Франческа ускользнула бы из его дружеских объятий во Флоренцию уже сегодня.

В ресторан она явилась в том же наряде, в котором прилетела утром в Рим, — черная облегающая юбка, белый свитер, на бедрах ремень — все как всегда безукоризненно и элегантно. Впрочем, в его окружении мало кто не умел себя подать.

Через час издатель покинул их, сославшись на занятость. Но до этого он очень хорошо поел и так же недурно выпил. Поцеловал руку Франческе и напоследок, скользнув по ее оголившимся коленям масленым взглядом, заметил вслух, что у него на Франческу большие виды, и если ей нужна его помощь, то она всегда может на него рассчитывать. «Что ж, неплохо», — она подумала о Сергее.

— Франческа, ты похудела! Ты много работаешь! — сердобольно заметил Роберто.

— Роберто, милый, разве это работа! Работа — это у станка стоять, у плиты. Фуэте, в конце концов, крутить. А книги писать — это удовольствие. Тем более о театре. Тем более о русском, — на одном дыхании вымолвила итальянка.

— А ты изменилась. Что-то жесткое в тебе появилось, — оторопело произнес Роберто.

— Это потому что я заговорила о станке? — перебила его Франческа.

— И поэтому тоже, — укоризненно ответил он.

— Знаешь, я никогда не была высокого мнения о своей работе. Хотя любила ее и продолжаю любить. Но это не тот труд, без которого невозможна жизнь, — запальчиво продолжала итальянка.

— Твоя, что ли? — решил уточнить Роберто.

— И моя тоже, — продолжала упорствовать Франческа.

— Так можно договориться до бессмысленности многих вещей в жизни, — плохо было то, что Роберто начал раздражаться.

— А многие вещи и в самом деле бессмысленны, — пожала плечами Франческа.

— Ты ведь не о театре, — все больше приходил в удивление Роберто.

— Не знаю. Может быть, и о театре. Один мой знакомый — русский — говорит, что театр…

— Что это за русский, которого ты уже цитируешь? — перебил язвительно Роберто.

— Неважно. Это хороший русский.

— Франческа, к черту русских! Они отняли тебя у нас. Ты там застряла. В этой безнадежной стране. Где все тяжело и безысходно, — остановил он ее поднятой ладонью.

— Неправда! — слабо возразила молодая женщина.

— Давай лучше о тебе. О твоих планах. Когда ты вернешься?

— Может быть, очень скоро. Ты даже не представляешь, насколько скоро это может произойти, — примирительно произнесла Франческа.

— Надеюсь, не с русским?

— Вот тут ты как раз и не угадал, — блаженно улыбнулась итальянка.

Самолет приземлился в Америго Веспуччи, аэропорту Флоренции, строго по расписанию. Спустившись с трапа самолета, Франческа, наконец, поняла, насколько соскучилась по родному дому. Ей не терпелось скорее обнять мать, чмокнуть отца в зеркальную макушку, упасть на свою широкую кровать. Она наняла такси. Солнце едва успело окрасить на востоке небо в розовые тона, как Франческа уже вышагивала по набережной Арно, неподалеку от Понте- Веккио, старинного моста со знаменитыми лавками флорентийских ювелиров. Отец, между прочим, был невероятно горд, — еще бы! — их фамильный особняк располагался на набережной Арно, а его ювелирная лавка на Понте-Веккио предлагала самый изысканный товар заезжим туристам. Он всегда утверждал, что его род — это побочная ветвь могущественной династии Медичи. Он источал полное довольство жизнью, гордость достигнутым, когда, удобно расположившись в комфортном кресле на широком балконе, сплошь увитом пурпурными розами, потягивал из золоченого бокала теплым летним вечером ароматное кьянти. Внизу по реке бойко курсировали веселые теплоходы.

— Ах, детка, если бы ты только знала, скольких трудов стоило Медичи привести этот город к расцвету! — всякий раз при встрече торжественно говорил он своей блудной дочери.

— Папа, ты уверен, что наш род действительно берет начало от Медичи? А не от гвельфов или, того хуже, гибеллинов? А, может, от самого Юлия Цезаря? — смеясь, выпаливала Франческа. — Признайся, ты эту историю выдумал сам?

— Я ее только чуть облагородил. Нет у тебя, Франческа, гордости истинной итальянки, — отмахивался сеньор Доминико. — Твоя русская бабка испортила твою кровь. А иначе, откуда эта ирония по отношению к нашим святыням? Ты разве не горда тем, что Леонардо, Микеланджело, Данте…

— Боккаччо, Галилей, Джото — все они флорентинцы, — весело подхватывала фразу дочь.

Рассчитавшись с таксистом, она позвонила во входную дверь, хотя ключи лежали где-то в сумке. Дверь никто не открыл. Когда молодая женщина все же достала со дна сумки ключи, осторожно открыла дверь, ее обдало волной родного запаха. В доме не было ни души. Она бросила свои чемоданы внизу, взбежала по темной лестнице наверх, но и там — никого. Сердце в страхе забилось — что случилось? Она ходила по комнатам — все было по- прежнему, разве что над камином добавилось ее фотографий. Свою комнату она нашла в идеальном порядке, будто только вчера покинула ее. И опять фотографии на стенах: Франческа с Эмилем в Париже, в Риме — с Роберто, в Тоскане — с родителями, еще молодыми… Мама научила ее русскому, которому сама выучилась у бабки. Конечно, что-то из Луизиного русского ушло навсегда, что потом пришлось с трудом наверстывать правнучке в Москве и Ленинграде.