Марсель Байер - Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают

Одежду, в которой собираюсь поехать, я аккуратно сложил на стул — всегда так делаю, со школы. Тонкие коричневые штаны, бежевая рубашка, белье, носки и новые кожаные ботинки, которые я купил во время одной из поездок в Берлин и про которые совсем забыл. Селия смеется над моей привычкой складировать новые вещи в шкафу. Она всегда надевает обновки при первой же возможности. Однажды ребенком она даже спала в резиновых сапогах, которые ей подарили на день рождения. Я слышу, как Селия принимает душ, и иду на кухню ставить чайник.

Ровно в восемь раздается звонок в дверь. Застегивая рубашку, я выглядываю в окно спальни. Беата припарковала бутылочно-зеленую «ладу» прямо перед входом. Даниэль уже у двери.

— Мама! Папа! Поехали! — его голос чуть не срывается от возбуждения. Похоже, он рад нашему отъезду, хотя обычно не любит переезжать.

— Уже иду. — Селия стоит у кровати и укладывает в сумку последние вещи. Вода капает с темно-русых волос на плечи и оставляет на белой блузке прозрачные следы. Нужно было разбудить ее раньше. Она даже не успела выпить чаю, который я принес ей в спальню.

Я первым выхожу в прихожую и приветствую Беату. Она привезла с собой коллегу из латиноамериканского института. Тот стоит в дверях, прямой, как палка. Как будто ждет указаний. В ответ на мое приветствие молча кивает.

— Ну что, готовы? — Беата улыбается, но серые глаза смотрят грустно. Мы все понимаем, что вероятность снова встретиться близка к нулю. Мне тоже жаль зарождавшейся дружбы. Беата относится к тем немногим людям, кто, как мне кажется, искренне к нам расположен, а не следует указанию партии. Хотя симпатию по отношению к чилийскому сопротивлению высказывают многие. Но меня не покидает чувство, что люди, у которых на стенах висят плакаты с изображением Альенде, Корвалана или Виктора Хары, мечтают о Чили как о далеком абстрактном месте, где в некотором роде воплотились их революционные фантазии. Беата не такая. Я улыбаюсь ей в ответ и говорю:

— Да, Селия сейчас подойдет. Давайте пока вытащим чемоданы.

Я и глазом не успел моргнуть — так быстро мы вынесли двенадцать сумок на улицу и разместили их в багажнике и на крыше «лады». Мы с Селией в последний раз осматриваем квартиру. Не покидает ощущение, будто что-то забыли. Беате просит поторапливаться. Кажется, она волнуется больше нашего.

— Поехали скорее. Когда поезд подойдет, мы должны стоять на платформе в полной боеготовности, иначе не успеем погрузить весь багаж.

Мы запираем дверь и отдаем ключ Беате. Она позаботится о передаче квартиры. Когда мы подходим к машине, Даниэль уже сидит на заднем сиденье. Мы уступаем место рядом с водителем нашему куратору, у которой явно более длинные ноги, и садимся к сыну — конечно, приходится потесниться.

На вокзале все происходит очень быстро. Слава Богу, о билетах я позаботился заранее. Взваливаем багаж на три тележки. Хорошо, что Беата провожает нас до платформы. Ее странноватый коллега уже попрощался. Даниэль снует вокруг нас. Сегодня жарче, чем обычно, моя рубашка прилипла к телу. Подходит поезд, Селия и Даниэль садятся. Я остаюсь на платформе, чтобы с помощью Беаты через окно передать Селии багаж. Чувствую себя строителем, который забрасывает на грузовик мешки с цементом. Нагибаясь, хватаю сумки, одну за другой, взваливаю их на плечо, потом, прислонив к поезду, веду до окна, просовываю и отпускаю, только когда их принимает Селия. Даниэль стоит рядом с мамой и пытается помогать. Аж покраснел от напряжения.

— Папа, скорее! Поезд сейчас пойдет!

Проводник стоит ко мне спиной и готовится дать сигнал к отправлению. По шее ручьями бежит пот. Рубашка становится все темнее. В ботинках тоже почему-то влажно. Остался последний вещмешок. Хватаю его обеими руками. Резкий свист заглушает все остальные звуки. Нет времени для долгих прощаний. Короткое сердечное рукопожатие.

— Спасибо за все.

— Счастливого пути!

С этими словами я заскакиваю на подножку отправляющегося поезда, как будто у меня в руке не тридцатикилограммовый мешок, а легкий портфельчик. Даниэль кидается ко мне.

— Папа, папа! Я так боялся, что ты не успеешь!

Он обхватывает меня за пояс. Селия стоит возле перегородившего весь проход багажа. К ней тут же спешит проводник. Я вижу, как он недовольно указывает на вещи. Высовываюсь в окно, чтобы помахать Беате, но ее светловолосой шевелюры нигде не видно.

— Пошли, Даниэль. Поможем маме занести вещи в купе.

Наконец-то уселись. Но впереди еще граница. И хотя я уверен, что наши документы в полном порядке, никогда нельзя знать наверняка. Селия грызет ногти и часто-часто проводит большим пальцем по губам.

На КПП «Хернбург» поезд останавливается. Начинается привычная процедура. Таможенники идут вдоль поезда, собаки обнюхивают вагоны — нужно проверить, не спрятался ли под ними человек. Одновременно начинается проверка паспортов. Даниэль испуганно прижимается к Селии, когда два таможенника рывком открывают дверь нашего купе.

— Ваши документы!

Меня всегда удивляет этот неизменно резкий и в то же время роботообразный тон гэдээровских служащих.

— Значит, выезжаете?

— Да.

— Вашей братии и так хватает.

Что тут скажешь?

— Плати каждый месяц по десять марок в фонд солидарности, чтобы вам еще наши квартиры давали.

Таможенник издает хрюкающий звук, по-видимому, это смешок. Затем протягивает мне паспорта и без единого слова выходит из купе. Мы с Селией переглядываемся, она пожимает плечами.

— Разве скажешь такому «до свиданья», — усмехается она и прижимает к себе сына. У нее явно отлегло от сердца.

Я успокаиваюсь только после того, как западно-германская пограничная полиция, в свою очередь, признает наши документы действительными, и поезд наконец отправляется.

Даниэль уснул у Селии на плече. Я смотрю на них и чувствую, как мышцы лица медленно расслабляются, как разжимаются плотно стиснутые зубы. Селия улыбается и протягивает мне открытую руку. Я наклоняюсь к ней и целую ее ладошку.

— А теперь мы снова сможем достать свободу из мусорных баков, покрытых снежной шапкой [47] В своем стихотворении «Жилище на Балтике» чилийский поэт Гонсало Рохас отразил горькие впечатления от пребывания в изгнании в Ростоке. Там есть следующие строки: «…выбросить свободу в те могучие мусорные баки, покрытые снежной шапкой». .

Селия усмехается моему парафразу. Я тоже не могу удержаться от смеха. Ее взгляд падает на мои ботинки. Обожаю это ее лукавое выражение, когда левая бровь двигается совершенно независимо.

— Как же я разозлилась, когда ты пришел с этими ботинками!

Только теперь я начинаю осознавать, что пятки у меня горят. Развязываю шнурки, осторожно снимаю ботинки и отлепляю от ног мокрые носки. Пятки стерты в кровь.