Марсель Байер - Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают

Раз в год, на свой день рождения, Элизабет созывала своих друзей и знакомых. В 1965-м я впервые оказалась в числе приглашенных, среди которых также были двое британских журналистов: Алан Виннингтон и Джон Пит. Алан — корреспондент британской коммунистической газеты «Дейли уоркер». Джон Пит — издатель, а одновременно и ведущий автор политического бюллетеня на английском языке. Я раза два читала этот бюллетень. Вполне прорежимный. В ту пору я была молода и политикой интересовалась сравнительно мало, писала проникнутые духом поэзии картины и любила слушать французских шансонье. До политической позиции тех, кто мне нравился, мне с моим британским происхождением и дела не было.

Мне очень нравился Алан. Ему было около пятидесяти пяти, живой, обаятельный, он был корреспондентом в Китае, но не одобрял политику «Большого скачка», за что его и перевели в Восточный Берлин. Однако симпатии к Китаю Алан не утратил. Однажды он с восторгом рассказал, как в Пекине, после нескольких неудачных попыток вылечиться у западных врачей, нашел китайца, который мельчайшими иголками колол его тело во всех доступных местах и избавил Бог весть от какой болезни. Когда в конце семидесятых иглоукалывание вошло в моду на Западе, я уже давно была в курсе дела.

Квартира Алана (в то время он жил в Трептове) была забита китайскими безделушками. Впервые я побывала там на Рождество 1966 года. Алан и Урсель — тогда его подруга, а потом жена — пригласили меня на ужин. Пришел и Джон Пит со своей женой-болгаркой. И еще ближайшие соседи — Ганс Шауль, главный редактор научного журнала «Айнхайт», и его жена Дора, рассказавшая нам историю, которую забыть невозможно. Дора была немецкая еврейка, коммунистка. Во время войны по поддельным документам она — якобы француженка — устроилась секретаршей в штаб-квартиру немцев в Лионе. А на самом деле работала на Сопротивление, постоянно рискуя жизнью.

Урсель писала поваренные книги, а позже стала вести популярные в ГДР телепередачи на кулинарные темы. Соответственно и ужин был великолепным. Выпивки на столе тоже хватало, что имело свои последствия. Алан и Джон, охваченные ностальгией, стали петь английские рождественские песни. Я радостно подхватила. Еще и еще по рюмочке, и вот уже оба товарища принялись горланить британские шлягеры военных лет! На границу я отправилась совсем поздно. Алан написал мне по-английски путаное послание для пограничников, в котором призывал их вести себя прилично, не то он им покажет. Записку я на всякий случай засунула в бюстгальтер, но и так успела на границу вовремя.

У нас на Западе за месяц до того пришла к власти первая крупная коалиция под руководством бывшего нациста Курта Георга Кизингера. Единственной оппозицией в бундестаге была небольшая Св ДП. Одновременно НДП в Баварии впервые удалось с ходу пройти в ландтаг, набрав больше семи процентов голосов. Эти события положили начало моему интересу к политике, который в последующие годы неуклонно рос. В результате в 1968 году я поссорилась с Аланом из-за Пражской весны.

В конце 1969 года студенческое движение перешло в догматическую фазу, и я с сыном на некоторое время вернулась в Лондон, где преподавала в школе искусств. Но я настолько прониклась идеями студенческого движения, что культура званых ужинов и легкой светской болтовни оказалась мне совершенно чужда, и спустя год с небольшим мы вернулись в Берлин.

Следующие десять лет я пыталась, как жонглер, удержать в воздухе все шарики одновременно, то есть зарабатывала на хлеб, занимаясь школьными и профсоюзными делами, но главным образом все-таки живописью. В промежутках я, помимо школы (точнее, училища для воспитателей), еще делала документальные телепередачи, готовила книгу о насилии над женщинами, а потом шесть месяцев работала в первом, только что открывшемся Женском центре. Сын-подросток помогал мне по дому, но все равно времени не хватало. В Восточный Берлин я почти не ездила. Элизабет иногда бывала на Западе, и мы с ней встречались. Алана в те годы я не видела.

Осенью 1979 года сын стал жить отдельно. Спустя год я оставила преподавательскую работу, и вдруг у меня появилось время. Очень скоро я опять стала ездить в Восточный Берлин. Снова бывала у Элизабет в ее красивой просторной квартире. Теперь я пересекала границу по западноберлинскому паспорту, потому что зарабатывала живописью и была вынуждена экономить. На каждой визе я экономила по пять марок. Но мне все равно приходилось обменивать двадцать пять немецких марок на марки ГДР по курсу один к одному — хоть как англичанке, хоть как берлинке. Вскоре я помирилась с Аланом и побывала у них с Урсель в квартире на Штраусбергерплац, столь же красивой и просторной.

Чтобы поехать на Восток, мне вообще-то нужна была не виза, а пропуск. Для этого следовало не позднее чем за три дня до поездки подать заявление в бюро пропусков, открытое властями ГДР на улице Йебенсштрассе у вокзала Цоо. Пройти через большой серый двор в серое здание и подняться по серой лестнице на второй этаж. Там вытянуть номерок, заполнить анкету и ждать. Нет на свете ничего более безотрадного, чем ожидание милостей в государственном учреждении. А здесь было особенно безотрадно, потому что дело происходило среди чрезвычайно дотошных чиновников. При всей их «корректности» становилось жутковато. Если повезет, прождешь не больше четверти часа. Затем сдашь анкету. Спустя два дня заберешь пропуск, двойную зеленую карточку — ее опять-таки надо заполнить. После чего можно отправляться в «Берлин, столицу ГДР».

Тогда, в начале восьмидесятых, я еще не так часто ездила в Восточный Берлин, где у меня было мало друзей. Но круг знакомых постепенно расширялся, и спустя несколько лет я уже бывала там дважды или трижды в месяц. Почти всегда я ездила через КПП на Инвалиденштрассе, где дружелюбнейший пограничник, если была его смена, приветствовал меня словами: «Вот как, опять в столицу?!»

Другие пограничники мне, в общем, не запомнились, но был среди них один пакостник, чью неприветливость и редкую педантичность мне не раз пришлось испытать на себе, возвращаясь домой. Он выполнял проверку подчеркнуто неторопливо. Сначала со всех сторон разглядывал удостоверение личности, которое тогда еще складывалось книжечкой. Затем, осмотрев машину изнутри, прощупав сиденья и посветив фонариком в бардачок, грубо приказывал открыть капот, чтобы и мотор осветить фонариком, а другой рукой проверить, не спрятала ли я там чего. Столь же подробно досмотрев багажник, он приносил зеркальце на длинной рукояти и совал его со всех сторон под мою машинку. Под конец он несколько минут ковырял толстой проволокой в бензобаке. Мне до сих пор неведомо, что он надеялся там отыскать.