Станислав Сенькин - Тайны Храмовой горы. Иерусалимские воспоминания

Копт не знал, что и ответить. У него не было настоящего духовного отца, который мог ему все объяснить. До многого отец Матта дошел сам. Теперь он находился в роли отца и должен воспитывать сына, но он не имел понятия, как это делать, потому что сам был духовным сиротой.

Перед его внутреннем взором опять всплыл старый разговор с отцом Шенудой, когда друг спрашивал его об отношении к церковной политике, он тогда дерзновенно говорил, что к делам Божьим не приложима дипломатия. Как же этот юноша похож на него, много лет назад!

Что он мог ему сейчас сказать? Терпи, мол, люди слабы, и мало кто может сегодня справиться с искушением властью. Какой-то страх потерять свою власть или оказаться на задворках истории заставляют людей не просто бороться друг с другом, но пытаться опередить врагов на шаг, сделать предупреждающий удар.

И религиозная борьба отличается от любой мирской особой напряженностью и продолжительностью. Но даже когда цивилизованная половина мира провозгласила свою независимость от религий, основной мировой конфликт все-таки имеет религиозную окраску.

Юноша болен священной болезнью, но от этой болезни может вылечить только терпение и время. Старец закрыл глаза и с чувством начал говорить.

— Послушай меня, Лев. Послушай, что я скажу тебе. В твоем рассказе есть одна очень важная деталь — несмотря ни на что ты все-таки сохранил веру в Святой Свет. И эта вера для тебя не нуждается в подтверждении, ты просто пьешь из чистого источника, который затерян далеко в горах Турции, близ озера Ван.

Если ты выпьешь новой воды, то вместе с другими потеряешь веру в Святой Свет. Помни слова апостола о том, что вся мирская мудрость и политика — безумие в глазах Господа. И наоборот — мудрость Христова является настоящим безумием для мира. Если ты действительно веришь, твоя вера поможет тебе выбраться из этого затруднительного положения и Господь, наконец, откроет и твой особенный путь.

Ты воспитан в уникальном месте, тебя не отравляли дела и поступки этого мира. Матери, да благословит их Господь, не прививали тебе никакой враждебности, и ты вырос в настоящем свете Христовой любви. Сейчас тьма пытается поглотить твой свет, оттого все твои мучения. Но ты не отчаивайся и молись, Господь всегда пошлет тебе помощь.

Юноша поцеловал руку старца, попросил благословения и быстро растворился среди иерусалимских улиц.

Солнце зависло в небе, раскаляя камни и высушивая одежду бедных. Харам-эш-Шериф — Священный двор — накрыла полдневная восточная жара. Эфиопский монах любил это арабское название Храмовой горы, точно отображающее ее суть. Священный двор! Как еще можно назвать знаменитую Храмовую гору. Магрибские ворота — единственный путь, отведенный мусульманами для неверных — скоро должны были снова открыть.

Монах стоял в благоговейном трепете, ожидая, что сейчас он поднимется на место, где был Храм Соломона, затем византийская базилика Неа, а теперь вот две знаменитых исламских мечети. Его паломничество на святую землю должно закончиться уже через несколько дней, а завтра вечером он должен уже покинуть Иерусалим, поэтому он волновался. Монах боялся что стражники под каким-либо предлогом не пустят его на Харам-эш-Шериф. Мусульмане запрещали неверным молиться на этом месте, считая, что любая молитва здесь обретает силу, не сравнимую с тысячами простых молитв. Какой-то богослов вычислил даже точную цифру, во сколько раз намаз, проводимый здесь, «сильнее» намаза в обычной мечети.

Враги Аллаха, по их мнению, могут воспользоваться такой возможностью и просить о низложении ислама. Хотя Всевышний и не будет отвечать на их просьбы, эти молитвы неверных гяуров будут осквернять святое место. Но подвижник, принадлежавший древней эфиопской Церкви, хотел помолиться совсем не о низложении ислама, он хотел своей душой ощутить, что творится на Храмовой горе. Какое это место — мерзость запустения или на самом деле священный двор Харам-эш-Шериф? В Эфиопии он не нашел однозначного ответа на этот вопрос. У него создалось ощущение, что категорически не признать святость Храмовой горы христиане не могут, но и признавать ее тоже не хотят по целому ряду не зависящих друг от друга причин.

А вот его старец признавал святость Харам-эш-Шериф, хотя его мало кто в этом поддерживал. Греки называют это теологуменом — частным богословским мнением. Как относиться к Храмовой горе, христианин должен решить для себя сам…

Монаха-паломника звали Лалибела, он принял монашеский постриг не так давно — пять лет назад и был еще преисполнен мирского мудрования и печали. Он прибыл в Эфиопию десять лет назад, уже после падения коммунистического режима. Его настоящей родиной была Ямайка, но он сейчас старался ничего не помнить о своем родном острове, ни хорошего, ни плохого. Гораздо чаще Лалибела вспоминал, как в знаменательный день своего пострига он тщательно помылся и исповедовал все свои грехи, которые помнил от рождения. Эта исповедь длилась более трех часов. Старец выслушал его, не задавая вопросов. Затем, завернутый в белоснежный погребальный саван, он лег на мраморный пол храма. Братья два часа читали над ним псалтирь, как над усопшим. В это время он старался не шевелиться и представлял, что он и на самом деле умер для всего земного. Затем настоятель древнего монастыря постриг его в монахи. Этот настоятель, настоящий раб Божий, был родом из Эритреи, но братья и монахи монастыря уважали его как родного отца. Этот старец и стал его восприемником в монашестве и духовным отцом. Новорожденный монах Лалибела получил от него свое правило и большие четки, плетеные из верблюжьей шерсти. Эфиопская православная церковь к тому времени переживала период возрождения после яростных преследований коммунистического режима и боролась с увеличивающимся влиянием ислама.

Отец Лалибела проявил себя как благоговейный и ревностный монах. Поэтому настоятель, который обладал большим духовным авторитетом, порекомендовал его кандидатуру Святейшему Патриарху на должность нового стража священного ковчега завета в Аксуме. О, священный Аксум — столица древнего савейского царства! Старый страж — хранитель ковчега — был уже совсем плох. Он уже не мог разливать по вечерам священную воду из чайника многочисленным паломникам. Старый хранитель имел какое-то необычное для эфиопа светлое, почти лучезарное лицо, радость, как жидкое золото, передавалась от его черных грубых рук в руки паломников, желающих хотя бы коснуться одежд стража и получить от него благодать.

По древнему обычаю хранитель ковчега избирался пожизненно и не мог покинуть свое место или выйти на пенсию. Также хранитель до самой смерти не должен оставлять священную территорию часовни завета, которая была огорожена двухметровым чугунным решетчатым забором. Это был эфиопский Харам-эш-Шериф. Так он становился добровольным отшельником на всю жизнь. Это был тяжкий крест, но и святой. Хранитель ковчега почитался эфиопами-христианами наравне с Патриархом. У Лалибелы была горячая вера и духовная сила, что могли бы позволить ему защитить эту святыню нового Сиона — святой Эфиопии.