Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

К тому моменту, как тележка поравнялась с ее местом, Ирина думала о том, почему она так боится вызвать неудовольствие Лоренса. Она не виновата в том, что его мать была алкоголичка, навешивание ярлыков казалось ей странным; кстати, во время их визита в Лас-Вегас ее так называемая свекровь выпила не больше двух-трех бокалов, и она не видела в этом повода для беспокойства. Возможно ли, что его мать пьет меньше, чем сын ворчит по этому поводу?

Лоренс выбрал воду. Ирина остановилась на томатном соке.

После еды пара напротив них устроила возню, прикрывшись выданным пледом. Бормотание перемежалось сдавленным хихиканьем. Плед шевелился, и под него периодически ныряла голова. Пара также не разделяла отвращение Лоренса к принятию алкоголя в дневное время, поэтому заказала две маленькие бутылочки водки.

— О господи, — произнес Лоренс, достаточно громко, чтобы его услышали, — сняли бы отдельный номер.

Ирина старалась не обращать внимания на его слова, скрытый подтекст и ханжеские интонации. Какое Лоренсу дело до того, что эти ребята не могут оторваться друг от друга? Он ведь не мусульманин, в конце концов. Ей все казалось немного необычным, но скучным, поскольку ничего нового не происходило, в таком страстном желании было даже некоторое очарование, но и уж точно оно ее не оскорбляло.

Тем не менее возмущению Лоренса не было предела.

— Надо вызвать стюардессу, Ирина. Может, у них есть на борту презервативы. И еще пусть принесет мне бумажный пакет. Меня сейчас стошнит.

— Лоренс! — прошептала Ирина. — Они не делают ничего плохого, кроме того, ты говоришь слишком громко, тебя могут услышать.

— Надо заказать им еще «Финляндии», тогда через несколько рюмок он не отличит свой член от локтя. Я хоть кино смогу спокойно посмотреть.

— Какой же ты негодяй.

— Не негодяй, — поправил ее Лоренс, — а подонок. Назвать подонка негодяем все равно что забыть добавить в обращении к сэру «сэр».

— Заткнись, наконец, подонок.

Они выбрали фильм «Мужской стриптиз». Вскоре суета напротив утихла, и Ирина поняла, что миссия успешно завершилась. Ей это казалось неинтересным и немного скучным. Разумеется, ее это не оскорбляло. Ну, возможно, немного умиляло. Но все же больше всего она им завидовала.

Как только отворилась входная дверь, перед ними предстала Раиса, давая возможность полюбоваться, в какой она находится прекрасной форме. Театральным жестом она раскрыла объятия для поцелуев и похлопываний по спине, на что Ирина никогда не поддавалась. Обняв мать, она застыла.

— Добро пожаловать! — восклицала по-русски Раиса. — Я так рада вас видеть! Пожалуйста, проходите, проходите!

— Боже, — улыбнулся Лоренс, — сногсшибательное платье, Раиса! После вашего прошлогоднего наряда я с нетерпением жду возможности увидеть, что вы опять на высоте!

У Ирины глаза полезли на лоб. Такая наглая лесть. На высоте! Кроме того, на британском сленге это означает совершить самоубийство. Вот так всегда: Лоренс пытался порадовать Раису и повеселиться сам.

Они поднялись наверх, разложили вещи по полкам и убрали сумки. То, что комната временно принадлежала им, не означало, что Раиса не зайдет сюда с инспекцией. Лоренс спустился вниз, прихватив бутылку хереса, но отказался открыть ее; Раиса довольно заулыбалась, словно он на отлично сдал важный экзамен. Следом за этим Лоренс перешел к восхищению ее прической, затем отличной физической формой и, наконец, великолепной рождественской елкой. Мать Ирины не представляла, с каким язвительным, непочтительным ко всем и всему человеком ей приходится жить. Раиса совершенно не знала настоящего Лоренса. Будь она на ее месте, давно бы задумалась, что ее дочь нашла в этом мрачном подхалиме.

Раиса ушла за чаем, а Лоренс опустился в неудобное кресло, обитое красным бархатом, полка при этом постоянно упиралась ему в шею, но он знал, что кресло лучше не двигать. Вошла Раиса с подносом, и он вскочил, чтобы ей помочь.

— Ваш чай так благоухает, — сказал он. — Должно быть, стоит немалых денег.

Раиса просияла. Ирина покачала головой. Ее всегда поражало, как, при всей прозрачности, его лесть срабатывала. И не только с матерью, которая была на нее падка, но и со всеми остальными.

— Да, — произнесла Раиса. — Так печально. От вывезенного мамой из Союза китайского сервиза осталась лишь сахарница и молочник. Сервиз достался ей в наследство от ее матери. Много лет нам завидовали все русские в Париже, кому не удалось ничего вывезти из страны! Самый изумительный синий кобальт, который я когда-либо видела. Светился, как кусочки стекла в витраже!

Лоренс слышал эту историю МИЛЛИОН РАЗ, но сочувственно подхватил:

— Ужасно. Ведь его разбил Чарльз, швыряя в вас одну тарелку за другой. Так?

Ложь! Ирина рассказывала ему, что они швырялись тарелками друг в друга.

Пока быстро обучаемый Лоренс наливал всем чай, Ирина разглядывала стоящий в серванте самовар, также переживший войну в таинственном сундуке ее бабушки. Часто восхваляемый предмет для кипячения воды из латуни в форме луковицы, слишком трудоемкий в использовании, был, несомненно, красив, но в нем виделось такое же надменное отношение к окружающим, как у его хозяйки, самовар тоже претендовал на власть в этом доме. Ее наследство будет невелико, на каждом предмете в этом доме начертано имя Татьяны.

— Так, Лоренс. Над чем ты сейчас работаешь?

— Вы помните, что этой весной я месяц провел в России. Москву вы просто не узнали бы. Рестораны, бутики, отели… У полукриминальной элиты денег куры не клюют, но пролетарии в плачевном состоянии. Попрошайничество и пьянство. Представляете, Раиса, пиво в России считается безалкогольным напитком!

Лоренс прочитал мини-лекцию о возможном будущем Империи зла, Раиса слушала его, сложив руки на коленях, с очаровательным вниманием. Раз он любит умничать, можно ему позволить. Справедливости ради стоит заметить, что Лоренс рассказал матери много интересного о давно покинутой ею родине. Наблюдая это единение сердец, Ирина рассеянно вертела в руках чайное ситечко.

— «Ваше платье сногсшибательно!» — громко зашептала Ирина, когда закрыла дверь в свою комнату. — «В какой вы великолепной форме!» Лоренс Лоренсович, вы бессовестный лгун!

— Что в этом бессовестного, ей все нравится? — невозмутимо произнес Лоренс. — Я сто раз спрашивал ее о самоваре, а она не помнит, что уже мне рассказывала.

— Зачем ей запоминать такие вещи? Она постоянно всем твердит об этом самоваре.

— Может, я и наговорил много ерунды, но для шестидесяти четырех лет она выглядит действительно превосходно.

С Ириной до сих пор случались приступы обжорства, мучившие ее с прошлого лета, поэтому поездка домой была сложной для нее и в психологическом смысле.