Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

Извинившись, она направилась в ванную комнату, вымыла руки и вытерла их пушистым белым полотенцем. Тканевая шторка для ванны была расшита нитками в цветовой гамме отеля, каким он казался с пляжа. Роскошь отеля не соответствовала нечистоплотному занятию Рэмси. Однако, с каких низов ни поднимались бы спортсмены, в настоящем уровень их жизни был очень высок.

Когда она вернулась в гостиную, Рэмси уже скинул жилет и вытащил из мини-бара две бутылочки шампанского, цена которого, как указывалось на лежащей на холодильнике карточке, составляла пятнадцать фунтов. Это уж слишком.

Рэмси подошел к кровати и расстегнул несколько пуговиц рубашки, открыв мускулистый торс. Женщины, как правило, падали в обморок от его вида, но Ирина смотрела словно завороженная, а потом осторожно прикоснулась к нему рукой. Сливочного цвета телом без намека на растительность он походил на мальчика из школьной команды по плаванию. Ирина скинула теннисные тапочки и упала на огромный матрас. Рэмси проводил ее взглядом и принялся наливать шампанское в бокалы для воды, будто это была диетическая кола.

— Ты приехала без вещей? Не захватила ничего, чтобы переодеться?

— Откровенно говоря, — смущенно пробормотала она, — я сейчас с удовольствием все бы сняла.

— Я прослушал твои сообщения, — продолжал Рэмси. — Из них я понял, что ты ушла от Лоренса, а не просто отпросилась на выходные. Или я ошибаюсь?

— Нет, — нахмурилась Ирина. Зачем в такой момент он ищет неприятности?

— Тогда где твой чемодан? Если все так, как я предполагаю, у тебя должен быть весьма объемистый багаж.

Ирина отвела взгляд:

— Лоренс был дома. Я не могла заставить его смотреть, как собираю чемодан — укладываю им постиранную и разложенную одежду. Мне стало его жаль.

— Разве не так все должно было происходить? Ты от него уходишь, не взяв даже запасные трусы, ты оставила ему надежду. «Не переживай, дорогой, я скоро вернусь». Если бы он увидел, что ты собираешь вещи, он бы все понял. Теперь он решит, что ты будешь бегать туда-сюда всякий раз, когда тебе понадобится шампунь.

— Я могу купить шампунь, — резко произнесла Ирина, обнимая поджатые к груди колени.

— Ты так беспокоишься об этом ботанике? А меня тебе не жалко?

Ирина так сильно нахмурила лоб, что, останься она в таком положении чуть дольше, у нее непременно заболела бы голова.

— Я бросила ради тебя мужчину. Сегодня днем. Не думаю, что Лоренс заслужил столь жестокое отношение.

Рэмси не собирался отступать от темы.

— Ты ушла от этого типа, и правильно сделала. Но все должно быть по правилам. Ты должна была повернуться в дверях и помахать ему на прощание, держа в руке сумку.

Последнее время Ирина так редко испытывала бурю эмоций, что не сразу заметила ее приближение. Однако она не ошиблась, это был гнев.

— У меня был очень сложный день, Рэмси. Так-то ты проявляешь вашу знаменитую британскую сдержанность.

— Матч с О’Салливаном тоже не ерунда.

Ирина расправила плечи:

— Это была игра, Рэмси. А я бросила человека. Человека, от которого не видела ничего, кроме добра, на протяжении целых десяти лет. Не надо ставить это в один рад с развлечением. — Она была на грани, это отчетливо отражалось в голосе. Ирине самой было интересно себя слушать.

— Приятно слышать, что ты столь высокого мнения о моей профессии.

— Я ничего не говорила о твоей профессии.

— Однако я тебя понял.

Рэмси стоял в десяти футах от нее и потягивал шампанское. Она сидела перед ним на кровати. Это тоже была игра, но до сегодняшнего дня ей незнакомая.

— Зачем ты так? — тихо спросила Ирина.

— Как?

— Ты понял.

— Ты должна была собрать вещи.

Выражение лица у нее было как у собаки с веревкой в пасти. Потяните за свободный конец, она тут же потянет в ответ на себя.

— Я хочу знать, почему ты это не сделала? Это неразумно. Несерьезно. Такое впечатление, что тебя здесь нет, что ты планируешь вернуться.

В этом путешествии в тысячу миль от вокзала Ватерлоо до Борнмута не будет никакого смысла, если они не смогут преодолеть эти десять футов. Ирина обмякла. Она с трудом опустила ноги с кровати, словно это был чемодан, который она не удосужилась собрать, и натянула все еще влажные теннисные тапочки. Ногам стало неприятно.

— Все было ошибкой, — сказала она, обращаясь к черным мыскам, едва сдерживая подступающие слезы. — Может быть, еще не ушел последний поезд на Лондон.

Утирая глаза, она попыталась пройти в гостиную, Рэмси преградил ей путь.

— Дай мне уйти.

Несколько мгновений он сдерживался, находясь на грани. Она видела нерешительность, словно в последнюю минуту он не позволил слететь с языка словам о вещах, которые она должна была собрать. С медлительностью, которую Лоренс презирал, он потянулся к ней, подхватил под руки и поднял, притягивая к себе, пока их губы не соприкоснулись.

— Будем ругаться? — спросила она, вдохнув запах табака и шампанского.

Рэмси задумался на несколько мгновений.

— Нет.

— Тогда как это назвать?

— Зачем это как-то называть?

— А зачем мы тогда тратим время?

Прежде чем поцеловать Рэмси, Ирина смогла заставить себя сделать пометку в голове, чтобы не забыть все пережитое за последние пять минут и использовать в будущем.

Пошевелившись в кровати следующим утром — по крайней мере, она сочла это утром, — Ирина с трудом вспомнила, как ночью они занимались сексом. И не потому, что была пьяна — она даже не допила бокал шампанского, — скорее по той причине, что в Рэмси было нечто, мистическим образом не задерживающееся в памяти.

Сев в кровати и разглядев циферблат часов, она узнала, что уже два пополудни. Тело отозвалось на движение ноющей болью, и в голове возник финал прошлого вечера. После того как на разгоряченных телах высох пот, Рэмси заявил, что после такого успеха неплохо бы появиться в баре отеля, в котором остановились почти все участники турнира. Головной боли Ирине добавил и тот факт, что бар имел лицензию на работу почти до утра и они провели несколько часов за разговорами с коллегами Рэмси. Ирина весь день ничего не ела, но никто из присутствующих и не думал ужинать. Проведя всего один день под опекой Рэмси, она, как сказал бы Лоренс, уже перешла на диету Алекса Хиггинса.

За несколько часов в баре Рэмси ни разу не опустил руку, лежащую на плечах Ирины, а она наслаждалась новым положением. От постоянной болтовни игроков и их менеджеров, смешения уэльского и шотландского акцентов, постоянных намеков на ловкий удар у Ирины кружилась голова, поэтому она по большей части молчала. Близость к Рэмси, но невозможность при этом вписаться в беседу заставляла ее чувствовать себя декоративным растением, не годившимся на роль украшения из-за нелепых джинсов и безразмерного свитера. Прибегнув к способу Лоренса завязать разговор, она попыталась поговорить с Кеном Доэрти о политике Северной Ирландии, поскольку он был оттуда родом. Но, едва опустошив бокал, Доэрти извинился и побежал за выпивкой.