Ира Брилёва - Приключения Шоубиза

— Что вы хотите?

Со стороны даже не было заметно, что она со мной разговаривает.

— Вы можете еще поработать? — прокричал я, пытаясь переорать музыку. Певичка сделала танцевальное «па» и заскочила в кулисы.

— Нет. У нас больше репертуара нет. У нас всего четыре песенки, — срываясь на ультразвук, пропищала она, стараясь перекрыть своим тщедушным голоском гремящие звуки сцены. Ее испуганные глазки захлопали наклеенными ресницами. Я разочарованно кивнул. Певичка, помедлив еще пару секунд и поняв, что мне от нее больше ничего не нужно, натянула на лицо улыбку до ушей и упорхнула на сцену. Ее отсутствия, похоже, там никто не заметил.

Я снова нервно забегал по крохотному пятачку ДКашного закулисья. Мне ничего не оставалось делать, как обратиться к единственному безотказному средству. Приняв решение, я тяжело вздохнул и снова двинулся в сторону рокеров. Они так же невозмутимо сидели на полу, дергая за струны гитары и не обращая внимания на орущую и грохочущую сцену.

— Я хорошо заплачу, — проорал я волосатому прямо в ухо. Тот поднял на меня невозмутимый взгляд и спокойно спросил:

— Сколько? — я прочел вопрос по его губам.

— Двести, и работаете час, — проорал я в ответ.

— Триста, — показал он три пальца.

— Хорошо, договорились, — кивнул я и полез в карман за авансом. Особо кочевряжиться мне было не с руки. Да и мой бюджет вполне вписывался в новую схему концерта. Я серьезно сэкономил на «звездуне» — его гонорар, который я заблаговременно забрал в дирекции ДК, лежал у меня в кармане, и теперь я мог распоряжаться им на свое усмотрение. Зал сегодня был битком, и мне оставалось только как-то умудриться успокоить зрителей. Конечно, такой наглости, как подмена артиста, они от меня никак не ожидали, и мог разразиться грандиозный скандал. Но надо было любой ценой спасать ситуацию. Если все обойдется, то я еще и заработаю на этом засранце!

Разыскав за сценой слегка нетрезвого конферансье, я сообщил ему об изменениях в программе. Он тут же протрезвел, и глаза его стали абсолютно круглыми как новогодние елочные шары:

— Рокеры? Да вы что! А где этот, на которого народ пришел?

— Этого не будет, — коротко ответил я, не вдаваясь в подробности.

— Понял. Не вопрос! — конферансье был опытный. — Как объявлять будем? — живо поинтересовался он.

— Да наплети что-нибудь про лауреатов. Какой там недавно конкурс был в Европе? Я не помню. Я в роке слабоват, — пожаловался я. Конферансье сделал понимающее лицо.

— Не переживай. Чё-нибудь слепим. Великобритания подойдет?

Я кивнул:

— Валяй!

Сцена, наконец, заткнулась. «Трусы», весело вереща, стайкой убежали в гримерку. Зато зал, разогретый «цветными трусами» ожил не на шутку. Свист и крики, доносившиеся оттуда, говорили мне, что публика готова ко встрече с кумиром. Толпа ждала зрелища и жаждала любимых песен. Я поежился и тоскливо посмотрел в сторону рокеров. Что же сейчас будет? Этого не мог предсказать никто.

Рокеры привычно поволокли на сцену свои тяжеленные мониторы. Одновременно с ними на сцену выскочил радостно улыбающийся конферансье и, не обращая никакого внимания на флегматичных рокеров, воскликнул:

— Друзья! Начинаем второе отделение нашего концерта, — я услышал его чрезвычайно профессиональный голос, от которого за версту несло искусственным энтузиазмом. — Сейчас перед вами выступят лауреаты двенадцатого международного ливерпульского фестиваля рок— и поп-коллективов. Встречайте!

Рокеры застыли посреди сцены, словно их остановил стоп-кадр. Они ошалело провожали взглядами резво скачущего подальше от сцены конферансье, не понимая, кого именно сейчас объявил этот веселый румяный человек. Мгновенно сориентировавшись, я подхватил ситуацию. Высунувшись из кулис, я заорал страшным шепотом:

— Это вас объявили, вас! Начинайте! — И активно замахал руками, делая знаки, что, мол, можно приступать к музыке. Рокеры, поняв, что все в порядке, оттаяли и снова как ни в чем не бывало принялись загромождать сцену своей аппаратурой.

В зале воцарилась подозрительная тишина. Видимо, зритель пытался переварить полученную информацию. Кое-кто уже почувствовал подвох, но еще не вполне осознал, где он закопан.

Срочная замена артиста — вещь нетривиальная и не часто встречающаяся. И поэтому требуется некоторое время, чтобы люди поняли, что вместо приятной для слуха незатейливой попсовой мелодии сейчас на их барабанные перепонки обрушится настоящая Ниагара звуков. Такую замену не каждый в состоянии осознать до конца, пока это не произойдет наяву. Тишина в зале становилась назойливой. Это был плохой знак. Рокеры тем временем закончили с аппаратурой и теперь настраивались. Нестройные аккорды вывели публику из ступора.

— Попсу давай! — послышались робкие возгласы с задних рядов. Но рокеры наконец настроились и грянули. Робкие возгласы утонули в грандиозных вибрациях, и зал снова впал в транс. Еще с минуту понаблюдав в щелочку кулис за сценой и залом и на глаз определив, что прямо сейчас революций никто устраивать не собирается, я легко вздохнул и улыбнулся. Фух, кажется пронесло! Моя работа на сегодня окончена, и в принципе, если не сильно придираться, то сойдет. Я не стал больше дожидаться неизвестности и неприятностей и быстрыми шагами пошел прочь от темного пыльного закулисья.

Коридор за сценой был тихим и узким, как лаз в сказочную страну. Толстая стена отделяла сцену и зрительный зал от прохладного и спокойного пространства, утыканного бесконечным количеством дверей. Двери шли вдоль коридора длинной вереницей, и непосвященный мог подумать об этом все, что угодно. Но я был посвященный. И я знал, что эти бесконечные двери — это артистические гримерные. В гримерках артист может спрятаться от всего остального мира и наконец остаться в спасительном одиночестве и тишине.

Тишина — это иногда недостижимая благодать в кочевой актерской жизни. Она — как бесценная награда после грохота и рева концертов. Артисты любят это время, когда можно расслабиться после нервотрепки, предшествующей и сопровождающей любое зрелищное мероприятие. И артисты люто возненавидят любого, кто хочет помешать этой благости и благодати. А какой-нибудь незадачливый фанат именно в такой сладостный момент тишины и полного покоя и норовит прорваться к своему кумиру, чтобы, заглядывая в глаза и трясясь от волнения невнятно прошепелявить: «А можно автограф?» Артист, приклеив на уста улыбку небожителя, рисует на обрывке смятой газеты, подсунутом ему под руку услужливым менеджером, малочитаемый символ и умоляюще смотрит на своего концертного директора. Его взгляд означает примерно следующее: «Как эта сволочь прорвалась сюда? Как она просочилась сквозь все кордоны моей высокооплачиваемой охраны? Уволю всех к чертовой матери!» И пока взгляд артиста наливается кровью от злости и бессилия, тут самое время исчезнуть из гримерки всем. От греха подальше. А то и впрямь уволит, а потом сам же и будет жалеть. Артисты — они такие! У них все не как у нормальных людей.