Ира Брилёва - Приключения Шоубиза

И она скривилась, как от лимона.

— Так что, Оленька — это не самая большая проблема нашей сцены. А чем лучше эти бабушки на сцене? А бабушки с внуками? А просто старики и старухи, которые молодятся, подтягивают себя во всех местах, вместо того, чтобы вовремя уйти. Достойно уйти. Как приличествует их возрасту. Так нет же! Никто не хочет расставаться со сценой. Вот я же ушла, — привела она самый убийственный аргумент. — А могла бы еще лет сто трясти костями. Просто я понимаю, что это смешно. Надо уходить вовремя.

Она разволновалась и закурила. Эта тема была ее больным местом. Но ее тянуло к ней, как преступника тянет на место преступления, или влюбленных на место их первой встречи.

— Сцена — это, конечно, наркотик для людей. И самый сильный. От всех других можно вылечиться, хотя бы теоретически. А от нее — нельзя. Ни-ко-гда! Если оттуда уйти, то еще больше заболеешь. Заболеешь такой болезнью, как «невозможность». Страшная штука. Сожрет обязательно. Забвением сожрет, безденежьем. Мало кто смог избежать. Только самые хитрые, которые как-то сообразили, что кроме сцены на свете есть еще масса профессий и просто масса интересного. И на сцене свет клином не сходится. Но это могут только избранные, а остальные погибают. Закон естественного отбора — выживает сильнейший духом.

Донну опять слегка занесло в философию, но она быстро оттуда вернулась. Докурив сигарету, она встряхнула своей огненной гривой, словно избавляясь от какого-то наваждения.

Еще с нашей прошлой встречи в моей голове засел один вопрос, который не давал мне покоя. И теперь, почувствовав, что настроение Донны как раз перешло ту грань, которая задает тон созерцательности и вдумчивости любой беседе, я наконец решился.

— Помните, тогда, в прошлый раз, вы мне рассказали историю про вашу приятельницу, Алусю? — Донна смотрела на меня, ожидая, что именно я хочу сказать. — Так вот, тогда вы сказали, что всю жизнь думаете над тем, достаточно ли человеку прожить одну простенькую жизнь? Я тоже стал над этим думать и пришел к выводу, что вопрос не вполне корректен. Я поясню.

У Донны в глазах зажегся огонек неподдельного интереса, и она даже инстинктивно подвинулась поближе ко мне.

— Так вот. Каждая отдельно взятая и препарированная жизнь не может дать нам полной картины. Ведь каждый наш поступок имеет как минимум две стороны. А часто и намного больше. И только те, у кого все в жизни однозначно, и есть самые большие счастливчики. Ведь их полезность этому миру очевидна. Они думают об этом мире хорошо и правильно. Без колебаний и других ненужных эмоций. Одна семья, одна работа, друзья, живущие до старости, дети, успешные и без заморочек. Наконец, внуки, ангельской внешности и такого же характера. И бабку с дедом боготворят. И кому от этого плохо? — Я обвел глазами присутствующих. Инь Яныч нахмурил лоб, соображая, что происходит. Герка просто слушал, ему было интересно. — И не всем же, в конце концов, эту планету двигать. У кого-то другие задачи. И это тоже правильно.

Донна задумалась. Похоже, её мои рассуждения тоже зацепили.

— Так что, однозначность жизни — это вовсе не плохо. Но не всем так везет. Так что этот первый вариант скорее утопия. Есть второй. — У Донны от неожиданного подвоха с моей стороны глаза широко раскрылись. А я, как ни в чем ни бывало, продолжил: — Обычно люди проживают действительно несколько жизней. Здесь вы правильно подметили. Но, если быть точным, то это когда жизнь делится на «до» и «после». До развода, до катастрофы, до болезни. И тогда мир раскалывается на две части, а может, и больше. Как разбитое зеркало.

— Разбитое зеркало — к беде, — неожиданно вставил Герка.

— Мир, расколотый на части, уже и есть беда. Но, опять-таки, это только сначала. А потом надо ведь как-то жить, выживать. И тут является время. Во всей красе. С короной и скипетром. И дает тебе шанс.

— Шанс? — снова влез Герка.

— Да, именно шанс. Кому-то поумнеть, кому-то стать счастливым. Если ты вдруг теряешь все в один миг, то есть еще шанс начать все сначала. Но не все им пользуются. Пьяницы, самоубийцы — те не пользуются. Предпочитают легкий путь. Жить намного тяжелее, но и награда в конце просто королевская. Нет, даже царская. Хотя, может быть, это одно и то же.

— И какая? — полюбопытствовал Инь Яныч, с интересом рассматривая меня, словно только что увидел.

— Жизнь, — торжественно сказал я. — Сама жизнь. Такая, какую ты себе выбрал. Интересная, счастливая и длинная. Только надо не упустить шанс. И тогда второй вариант жизни превращается в первый. А насчет планеты, я бы на вашем месте сильно не беспокоился. Она всегда сама о себе заботилась, и в этот раз как-нибудь без нас обойдется. Ей главное не мешать.

Донна смотрела на меня примерно так же, как Инь Яныч. После длинной паузы она улыбнулась и сказала:

— А черт его знает? Может ты и прав!

В воздухе почувствовался эффект снижения напряжения, и все легко вздохнули. Наверное, и вправду, философия — это тяжелая и сложная пища для нашего ума, как мясо для желудка.

Донна встряхнулась и обвела нас всех загадочным взглядом. Я снова почти физически ощутил, как у нее переменилось настроение.

— Но иногда просто хочется делать глупости. Наверное, это со всеми бывает, — она лукаво прищурилась. — Мне иногда хочется, чтобы Офелия надела солдатские сапоги и строевым шагом прошлась к трону.

— В общем, наверное, вы правы, — милостиво согласился я. — Все большое видится со стороны. Большие глупости тоже, — я ей немного подыграл. Для поднятия настроения. А тут еще очень вовремя влез Инь Яныч.

— Ладно, спорить тут бессмысленно. Как говорит один мой друг-еврей: два художника — три мнения! И вся эта философия недоказуема ни в ту, ни в другую сторону. И люди все разные. И каждый живет свою жизнь. Но в одном я с вами полностью согласен. Дурогонов, как вы удачно выразились, и на сцене, и в жизни, и в других местах во все времена хватало. Вот я сейчас с одним таким по Интернету переписываюсь. Он живет в Индии и исповедует конец света, идиот! Как можно жить рядом с колыбелью цивилизации и думать о чем-то еще, кроме прекрасного, доброго и вечного. Я ему говорю — все когда-нибудь и так сдохнут, а тут еще и каждую минуту думать об этом. Н-е-е-ет! Надо вдыхать эту жизнь полной грудью и думать о хорошем. А остальное, если оно неизбежно, то пусть приходит в свой черед. А пока не мешает мне жить. Как говорила моя бабушка: если изнасилование неизбежно — расслабься и получи удовольствие.

Здесь заржал даже невозмутимый Герка. В общем, вечер удался.

На следующее утро мне снова позвонила Райка. Я спросонок сначала не разобрал, что это была она, но память о том, как я невежливо отбрил ее в прошлый раз, быстро вернула меня в неизбежно наступающий день.