Анатолий Тосс - Женщина с мужчиной и снова с женщиной

Но Б. Бородов с ответом не спешил. Сначала он зарядился несколькими глотками и лишь потом поднял на нас свой единственный, поразительно светлый глаз.

— Да само польется, — уверенно вымолвил он и хлопнул нас с Инфантом по плечам.

Я лишь кивнул в ответ, благословляя. Потому что если я и был в ком-нибудь когда-нибудь уверен, кроме себя, так это в подпитом БелоБородове. Парень в правильном алкогольном состоянии чудеса мог творить.

И они пошли — сильно хромающий бедром Илюха и поддерживающая его телом верная боевая подруга. Они неспешно двигались по проходу, оставляя ряд за рядом позади себя, и ряды замирали и, замеревшие, провожали их повлажневшими взглядами.

Потому что феминистки, они, может быть, и тверды сердцем, но все равно — бабы. И как их может не тронуть прифронтовая верность женщины? Пусть и по отношению к мужчине.

— Можно слово сказать? — скромно попросил раненый у президиума, осматривая при этом каждую заседающую в нем женщину своим пронзительно живым вторым, пока еще не выбитым, глазом. Фокусируя его острее всего на Мане.

Ну как президиум мог отказать бойцу из очевидной горячей точки? И он не отказал.

Потом этот боец долго влезал на пьедестал, уж очень мешало поврежденное шрапнелью бедро. Хотя мужественная подруга и помогала вовсю, не щадя своего плеча.

Наконец Илюха возвысился над трибуной, окинул взглядом неутомимого глаза зал, задерживаясь на отдельных, особенно миловидных женственных лицах. Затем он с явным усилием перенес упор своего тела с девушки на трибуну и отстранил девушку. Мол, иди, отдохни от прифронтовой полосы, спасибо за все.

Та тоже мельком осмотрела помещение, хотя, в отличие от бойца, ничего не выискивала в нем, ничего не отделяла. Видимо, если она и вправду интересовалась феминизмом — то только феминизмом. Лесбиянством в ней и не пахло.

«Надо будет ей все же дозвониться», — подумал я в очередной раз.

— Друзья, подруги, — проговорил, оставшись один на сцене, боец Б.Б. — Я только что вернулся из горячих точек. Не буду сейчас об этом, скажу только, что там действительно горячо. В смысле, жарко. Так жарко, что даже губы сохнут и пить хочется постоянно.

В зале раздался вздох сочувствия, даже Инфант присоединился к нему своим громким тяжелым дыханием.

— Но сейчас я про другое. Я хочу передать привет вашей прогрессивной организации сексуального меньшинства от нашей прогрессивной организации сексуального большинства. От дружественной организации, братской, которая направила меня, чтобы выразить солидарность с вашими, понятными нашему сердцу, чаяниями.

Зал наполнился потрясающей тишиной. Что скажет еще этот мужественный человек с перевязанным галстуком глазом? Какие найдет слова поддержки? Какими поделится знаниями?

А жизненный опыт, в конце концов?

— Там, откуда я, там часто женщин не хватает, там вообще жарко и сильно хочется пить. И поэтому мы все вдвойне ценим женскую свободу и право женщины на выбор и самоопределение. Потому что угнетенная женщина хотя тоже порой хороша, но уже не так. А вот свободная телом женщина свободна и духом, и ее выбор тогда ценится вдвойне. Так как независимая женщина — она и любит независимо. И нету для ее любви никакой другой причины, кроме самой любви.

Здесь я интенсивно захлопал, так как был полностью согласен. И Инфант подхватил, а за ним и вконец растроганный зал.

— Я не человек слов, я человек дела, горячего дела, и длинные речи мне чужды. Я не умею красиво да витиевато, как некоторые. Я могу только просто и только конкретно. И вот я хочу рассказать вам историю, которая произошла со мной и с нашими ребятами. Которые и сейчас там, — он махнул рукой в сторону, — где часто бывает горячо. Только вот пить очень хочется, нельзя ли графинчик? — попросил оратор. И графинчик сразу передали из президиума.

А потом зал с замиранием наблюдал, как жадно движется мощный кадык полностью выветренного жаждой бойца. Когда же он закончил пить и вытер рукавом губы, кто-то в зале даже не сдержался и захлопал.

— Движемся мы как-то цепью. Ночь, даже ветер неподвижен, у нас на глазах очки такие специальные, устройствами ночного видения называются. И все равно — не видно ни зги, лишь сухой песок хрустит под зубами…

— Кто такая «зга»? — дернул меня за рукав Инфант, но я не стал отвлекаться, меня тоже заворожил рассказ очевидца.

— А мы знаем, что враг рядом и что можем налететь на него в любую минуту. Лютый враг, безжалостный, и нет у нас права на ошибку. Хоть и не все из нас саперы. Но противник все же нас обхитрил, взял в кольцо, и началась мясорубка. Мы все ребята тертые, конечно, повидавшие, забрасываем их гранатами, стреляем веером, короткими очередями. Только видны вспышки разрывов да траектории трассирующих линий. А они все бегут на нас, невзирая на свои падающие на бегу тела. И кто-то добегает даже и бросается сверху в наши наспех вырытые траншеи, и бой переходит врукопашную. Мы им карате, они нам тоже чего-то свое из японских искусств. Мы им подсечку и зафиксировать норовим, а они валятся на нас грудью и валятся. И все пытаются придавить.

Тут Илюха поправил свое бедро поудобнее, снова налил себе из графинчика и пригубил. И снова вытер губы рукавом. И вернулся в воспоминание.

— Ну, а как сцепились, как покатились мы по земле, понимаем, что что-то не то: не мужская хватка нас подламывает. Тоже цепкая и умелая, но не мужская. Слишком горячая, а некоторым ребятам даже страстной она показалась. Тут мы через устройства нашего ночного видения приглядываемся и понимаем, что противники наши — стопроцентные женщины. Целый такой женский батальон. И тоже, кстати, совершенно без патронов, как многие женские батальоны в истории рукопашных схваток.

На этих словах Илюха прервал себя тихой, добродушной улыбкой. И зал тут же расслабился и вслед за ним заулыбался своими общими, коллективными, тоже расслабленными губами. И даже подернулся отдельными, раздавшимися то тут, то там смешками.

— Да и вообще, они совсем не милитаризованными были. Просто у них все мужики на заработках — кто в Бельгии, кто в Германии, кто у нас, в Москве. Но особенно, конечно, в Германии. Давно уже, не первый год. Вот и одичали они совсем без мужиков, вот и бросились яростно на нас, невзирая на вспышки трассирующих линий. Ведь невыносимо жаркий у них климат, а значит, и женщины получаются жаркие, огненные. А тут, после такого долгого перерыва, возникла у них жгучая тяга — просто болезнь какая-то, просто эпидемия. А все оттого, что ихние народные традиции никакого лесбиянства им не позволяют. Вот и возникла тяга, которая сильнее опасности оказалась, сильнее пуль.

Тут зал еще больше взбодрился и зашуршал смешками да улыбками. Как в филармонии, подумал я, между классическими музыкальными номерами, когда все расслабляются и разом начинают покашливать и ерзать попами на жестких сиденьях.