Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

На следующий день он снова спрятал последний кусочек золота в тряпицу и выбросил ее за окно. Результат оказался точно таким же. Деваться было некуда, но рав Ицхак, в качестве последней уловки, решил проверить моральные качества претендента. Он приказал объявить в общине о пропаже золота; если мальчишка не вернет его, он нарушитель закона, и в таком случае, рав Ицхак может со спокойным сердцем выбросить его из головы.

Мальчишка явился спустя полтора часа и, положив на стол рава Ицхака два кусочка золота, понурил голову.

— Третий я дал матери, чтобы она рассчиталась с долгами. Но мы вернем и его, как только сможем.

— Почему ты не оставил себе все три куска? — спросил глава общины. — Ведь тебя никто не видел.

— Лучше я останусь бедняком, — ответил мальчишка, — чем получу богатство запрещенным путем.

„Небеса не ошибаются, — подумал рав Ицхак, — ошибаются люди в своих предположениях и расчетах“.

На следующий день он отправил мальчика учиться в лучшую ешиву, а спустя четыре года обручил со своей дочерью. Пражские евреи были поражены странным союзом дочери самого уважаемого члена общины с сыном носильщика. Но рав Ицхак не обращал на пересуды никакого внимания, и спустя год пару повели под хупу во дворе Староновой синагоги.

После семи дней свадебного пира рав Ицхак решил, что пришло время забирать обещанный сундук. Вместе с Мордехаем он уселся в экипаж и отправился на то место, где несколько лет назад подобрал три куска золота. Зять с тестем провели в лесу целую ночь, но ни сияние, ни человечки, ни золото, так и не появились.

Раздосадованный рав Ицхак вернулся в Прагу, утешая себя мыслью, что время, видимо, еще не настало.

Прошли годы, пролетели многие и многие ночи, проведенные в лесу и глава общины начал считать происшедшее происками злого духа, смутившего его разум. Разочаровавшись, он стал все холоднее относиться к зятю, пока отношения между ними не стали раздражительными и тяжелыми. Тогда-то Мордехай Майзель вместе с женой покинул дом тестя и стал жить отдельно, открыв небольшое торговое дело. Благодаря честному характеру и незаурядному уму, он всего за несколько лет сумел превратить дело в процветающий магазин.

Однажды к нему явился бедно одетый крестьянин, и попросил о кредите.

— У меня сейчас нет денег, — сказал он, — но некоторые вещи, которыми вы торгуете, мне очень нужны. Не могли бы вы отпустить их в долг.

— Если они вам действительно нужны, — ответил Майзель, — возьмите их бесплатно. Появятся деньги, вернете, не появятся, — считайте это подарком.

Обрадованный крестьянин собрал с полок нужные ему предметы и тут же предложил Майзелю выгодную сделку.

— У меня дома, — сказал он, — многие годы стоит огромный железный сундук, который никто не может открыть. В благодарность за вашу доброту я готов уступить его по цене лома.

Сундук Майзелю был ни к чему, но что-то в словах незнакомца заставило его принять предложение. На следующий день к магазину Мордехая подъехала телега с большим сундуком. Сундук еле стащили с телеги и водрузили на весы. Подсчитав полученные деньги, крестьянин обрадовался и уехал, благословляя Майзеля за щедрость, а себя за сообразительность. Больше его никто не видел.

Вечером Мордехай, вооружившись топором и долотом, приступил к взлому. К его удивлению, огромный замок слетел после первого удара. Удивление Майзеля переросло в оторопь, когда, откинув крышку, увидел, что сундук заполнен золотыми слитками.

О находке Майзель не рассказал никому, даже жене. В том, что эти деньги дарованы ему свыше, он не сомневался, и поэтому не чувствовал себя вправе использовать их на свои нужды.

На всякий случай он прождал целый год, ожидая возвращения крестьянина, и когда после тщательных поисков выяснилось, что ни в одной из окружающих Прагу деревень никогда не проживал такой человек, начал пользоваться полученным богатством.

Майзель направился к самому праведному из пражских раввинов и договорился о постройке синагоги, красивее которой не будет во всей Чехии. Раввин пообещал хранить в тайне имя дарителя, и работы начались.

Наконец синагога была завершена, и со всей страны стали съезжаться евреи, дабы ознакомиться с великолепным зданием. Молиться в ней хотели все богачи Праги, и поэтому место стоило солидную сумму. Майзель, считавшийся к тому времени состоятельным человеком, тоже купил себе место в дальнем конце зала.

Прошли годы, Мордехай Майзель так и не раскрыл своей тайны, а золото из сундука понемногу передавал раввину для помощи беднякам и сиротам. Только перед самой смертью, когда стало известно, что дни Мордехая сочтены, раввин раскрыл имя щедрого жертвователя.

Рав Ицхак, доживший до глубокой старости, в великом смятении примчался в дом своего зятя. Не в силах вымолвить ни слова, он сидел у постели умирающего, и слезы катились по его щекам.

Вернувшись с похорон, жена вскрыла сундук. Он оказался пустым».

На следующий день мы купили билеты и пустились в путешествие по еврейским «музеям». Передавая кроны в окошечко кассы, я вспоминал неизвестного чешского крестьянина. Видимо, богатство, полученное Мордехаем Майзелем, было дано взаймы, и теперь пришло время его возвращать.

На старом кладбище, рядом с могилой Магараля, я достал привезенные из Израиля свечи, зажег их и принялся читать теилим — псалмы Давида. В течение нескольких часов я снова превратился в главную еврейскую достопримечательность Праги. Прочитать от начала до конца книгу «Теилим» непростая штука, это занимает много времени и требует сосредоточенности. Но сосредоточиться оказалось непросто.

Выяснилось, что могила создателя Голема не менее людное место, чем станция метро в часы пик. Группы туристов валили одна за другой, языки всех народов Европы и Азии несмолкаемым гулом висели над кладбищем. Редкое зрелище молящегося еврея вызывало возгласы удивления, сопровождаемые щелком затворов. По счастью, только фотоаппаратных. Но иллюзий у меня не возникало: часть присутствующих, будь у них возможность, для моего увековечивания воспользовалась бы другим видом техники.

Изредка поднимая глаза, я натыкался на обнаженные женские пупки, откровенно просвечивающие кофточки, оголенные плечи, — август в Праге, конечно, не израильское лето, но тоже весьма теплое время года. Ни в одну церковь туристов в таком виде бы не пустили, здесь же, кроме миниатюрных бумажных кипочек, предлагаемых у входа на кладбище, никто никому не препятствовал: ходи, как хочешь. Чем провинился Магараль, что возле его могилы бродят праздной толпой полураздетые чужестранки?

Еврейской Праги не существует. Но аура тысячелетнего еврейского присутствия в этом городе висит над улицами, словно серебристый туман. Дрожащее мерцание овевает кладбище и синагоги, прячется в камнях старых домов, точно рука кукольника в кукле. Чтобы ее увидеть, нужно раскрыть «Теилим» и произнести несколько слов на древнем языке. Стоит прикоснуться к ней мыслью, как она тут же возникнет перед вашим взором, прорастая сквозь бетон и позолоту реконструкций. Другая реальность, отсутствующая в мире и скрытая от нас всего лишь углом зрения.