Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

Главным показателем ценности работы стал скандал. Отсюда попытки авторов шокировать публику ненормативной лексикой и эротическими описаниями. Авторы ищут скандала, не понимая, что настоящий литературный скандал приносят структура и философия текста, а не дурно пахнущие подробности.

Еще один забавный эффект литературы как гипертекста, разработанного Джойсом — невозможность простого описания. Современный автор слишком образован, дабы позволить персонажу произнести фразу типа: иду к «Максиму» я, там ждут меня друзья.

Слишком, слишком, просто! Но если он промолвит: как неоднократно упоминается в «Веселой вдове», иду к Максиму я, — фраза будет принята, удовлетворив голод цитирования и зуд образованности, хотя, в конечном итоге, персонаж, все-таки, идет к «Максиму» и не более.

Допив зеленую рюмку абсента [6] Горечь уничтожения Иерусалимского королевства и века неудачных войн с мусульманами, сражавшимися под зеленым знаменем ислама, создали в массовом сознании европейцев устойчивую неприязнь к этому цвету. Не случайно он используется в геральдике реже других. Вполне вероятно, что запрещению абсента поспособствовала его густая, подспудно раздражающая зелень. Создатели светофора, искавшие открытые, хорошо различимые в любую погоду цвета, абстрагировались от перцептивной инерции. Последующие поколения автоводителей полярно изменили массовое сознание, переменив, в конце концов, и отношение к абсенту. до последней капли, я заметил в простенке фотографию. Миша Ю. лукаво улыбался со стены пражской кофейни.

— Смотри, смотри, — подтолкнул я жену, — Ни в одном тель-авивском кафе не сыщешь портрета Миши, а в Праге — пожалуйста.

— Где ты заметил Мишу? — спросила жена, отбирая у меня рюмку, — это же Джойс!

— Ах, Джойс, — с облегчением вздохнул я. — Скажите, пожалуйста, а ведь как похожи!

Последний вечер в Праге мы провели на Староместской площади.

«Здесь была моя гимназия, — рассказывал Кафка своему учителю иврита Фридриху Тибергеру, — там, в здании, которое виднеется на другой стороне — университет, а немного дальше слева — мое бюро. В этом маленьком кругу — он обвел пальцем площадь, — заключена вся моя жизнь».

Сидя за столиком кафе «Милена», мы наблюдали, как медленно угасают краски на фасадах домов, как яростно багровеют в лучах заходящего солнца шпили ратуши, как собираются толпы туристов поглазеть на «астрономические часы». Возможно, в семнадцатом веке они представляли интерес для зевак, но сегодня появляющиеся в течение нескольких секунд раскрашенные деревянные фигурки, вызывали лишь недоумение. «Астрономическим часам» явно не хватало абсента.

Солнце скрылось, и после недолгих сумерек площадь осветили фонари. Аккуратно и точно расположенные прожекторы выгодно подсветили архитектурный ансамбль, придав ему новое очарование. Только черная громада памятника Гусу осталась неосвещенной: это не на потребу туристам, это святое.

Желтые шары фонарей рассыпали по брусчатке площади золотые блики, аромат свежесваренного кофе переплетался с влажным дыханием сумерек. Дневная Прага исчезла, волшебное покрывало темноты обратило тени дрожащей под ночным ветерком листвы в силуэты исторических персонажей, а легенду — в предание.

— Абсент [7] Гурманы различают два вида вкусной пищи: сладкую и мягкую, горькую и острую. Любовь к первому традиционно приписывается женщинам, ко второму — мужчинам. Абсент одинаково хорош для тех и для других: дополняя первых, и подкрепляя, по принципу тождества, вторых. , — произнесла Анна, — словно прожектор, высвечивающий одни контуры и скрывающий другие, создающий ночной город, отличный от того, который мы видим днем. Тончайшее равновесие между существующим (present) и не существующим (absent), наполняющим и опустевшим, присуще Праге, и символом этого равновесия является абсент!

Кафе располагалось возле дома, куда ходил в литературную студию Франц Кафка. Наблюдая за бойкой торговлей, я думал, что Кафка, проработав больше десяти лет служащим страховой компании, не получил за все время своей службы даже трети вечерней выручки кафе, названного в честь его возлюбленной. Деньги и литература несовместны.

Презрев религию, оставив общину, оторвавшись от семьи ради писательства на немецком языке, Кафка представлялся евреям Праги странным насекомым. Так же, как и Грегор Замза, Кафка перед смертью пришел к заключению о бессмысленности своего существования и приказал Максу Броду сжечь рукописи неопубликованных романов. Брод не выполнил завещания друга, в результате чего европейская литература обогатилась еще одним писателем. О вреде, нанесенном душе Кафки поступком Брода, нам предстоит узнать после наших ста двадцати.

«Путеводитель по Праге» лежал на столике между двумя чашечками «Эспрессо». На одной из его страниц мы обнаружили небольшую заметку.

«Современный абсент безопасен, — утверждал „Путеводитель“, — поскольку содержит незначительное количество туйона. Рассказы о якобы переживаемых галлюцинациях можно полностью отнести на счет воображения рассказчиков».

Мимо катили расфранченные экипажи пражских извозчиков: уши лошадей закрывали красные шапочки, гривы украшали разноцветные ленты, тихо звенели колокольчики в сбруе, а сами экипажи походили на сказочные кареты, везущие туристских Золушек на королевский бал в картонный дворец. Ведь их платья, лошади, кучера, лакеи на запятках не более, чем плод абсентного воображения.

Да и сам Кафка, главная туристская аттракция Праги, такой, каким его представляют себе десятки тысяч любителей литературы — миф, наподобие Золушки. Возможно, такого Кафки никогда и не существовало, также как и дурманящих свойств абсента [8] Воспрянувший после столетнего запрета, абсент сохранил нарицательные свойства тотема, утратив качества, приведшие к его демонизации. Он существует, но не таким, как его представляет массовое сознание, следовательно, он есть, но его нет. Внешнее подобие вызвано подобием по существу; на глубине явления абсент тождественен литературе. .

«Сто лет назад, — утверждал „Путеводитель“, — стремительно растущая популярность этого напитка начала приводить к снижению потребления вина. Лобби производителей вина распустило слухи о „зеленой пагубе человечества“ и добилось запрещения абсента».

Распрощавшись с очередной иллюзией, мы перелистали «Путеводитель» вдоль и поперек, но больше не нашли ничего нового. Шесть рекомендуемых маршрутов были пройдены от начала и до конца.

Золотая Прага, золоченая еврейская Помпея, тихо погружалась в глубину памяти, несмотря на то, что вершины ее ратуши, подсвеченные прожекторами, еще сияли перед нашими глазами.