Эндрю О'Хоган - Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро

Я подошел к креслу, и он взял меня на колени: к моему боку прижался холодный ствол винтовки. Приглядевшись к Нику поближе, я подумал, что его лицо — маленькая трагедия.

— Ты хороший пес, — прошептал он заплетающимся языком. — Ты отличный песик, и вот что я тебе скажу: берегись красных. Они отберут у тебя еду и бросят мокнуть под дождем.

Я ткнулся мордой в его руку. Все-таки жалость — относительно цивилизованный способ самоутверждения. На Нике были грязные белые ботинки — обувь человека, знававшего лучшие времена.

— Да, будешь мокнуть под дождем, — повторил Ник. — Такие они сволочи. — Я отвернулся к экрану, и несколько секунд мы вместе смотрели рекламу готовых ужинов «Суонсон» из трех блюд.

— Мерзость, — сказал Ник. — Хрущевская жрачка для людей, которые мечтают жить в космосе.

Снизу раздался звонок — я спрыгнул на пол и побежал туда. Ник встал и захлопнул за мной дверь. Но пришел не Синатра, пришла Натали — ей хотелось рассказать матери про неприятности, с которыми она столкнулась в новом доме на Норт-Беверли-драйв.

— Какой очаровательный! — воскликнула Натали, завидев меня в коридоре. — Ах, Мадда, он ведь для Фрэнки? Скажи «да»!

— Да, — ответила миссис Гурдин. — Я знаю, как он обожает артистов, а этот щенок особенный, ты уж мне поверь, Наташа. Даже в Англии все остальные собаки сидели в корзине, а этот бегал по комнате. И он очень дружелюбный.

— Ах, какая прелесть! — Натали подняла меня и на несколько секунд окунула в свою красоту. Я ткнулся мордой в ее шею: от нее пахло каким-то чудесным цветочным парфюмом — наверное, «Джой» Пату. Да-да, определенно «Джой»: жасмин и тубероза, эдакий философский взгляд на идеальный цветок [8] Как вы знаете, со зрением собакам не повезло. По крайней мере с различением цветов. Зато наши уши и носы с лихвой компенсируют этот недостаток. В отличие от людей мы слышим, что они говорят самим себе, и за милю чуем иллюзии. Последний дар делает собак особенно чувствительными к коммерческим парфюмам. — Примеч. авт. . Глаза у нее были темные-темные, словно в них крылось множество тайн, включая самую черную, но только пес-извращенец станет говорить о чем-то, кроме реальной жизни, рассказывая о Наталье, миссис Вагнер, Наташе, Натали Вуд в ее лучшие годы, за считанные месяцы до съемок в «Вестсайдской истории» и «Великолепия в траве». За этим чудесным лицом скрывался целый рой враждебных мыслей и настроений; я почувствовал их, когда она погладила меня и вернула на пол — дочь готовилась к битве с Маддой и всем, что якобы понимала. Вся наша жизнь — кино, однако по части игры в нем Натали не было равных: прежде чем заговорить, она сперва прокручивала диалоги в голове.

Натали вытащила портсигар, прикурила сигарету и выдала Мадде полный отчет:

— У нас завелись лягушки, — сказала она. — Новый бассейн кишит этими тварями. И они дохнут. Это ведь ты хотела бассейн с соленой водой, Мадда! Мол, стимулирует кровообращение. А теперь у меня дома, черт подери, вторая казнь египетская. Вот это роскошь, а? Про наш дом теперь вся долина шушукается. Так не должно пахнуть в Беверли-Хиллз, Мадда. Вонь мертвечины — не для Беверли-Хиллз, твою мать!

— Не выражайся, Наташа, — упрекнула ее миссис Гурдин. — Это банально.

Натали глянула на меня и для пущего драматического эффекта распахнула глаза пошире.

— Нехорошо ругаться в присутствии щенят, верно?

Она развернулась и ушла в гостиную искать пепельницу, без умолку жалуясь матери на дом, мужа и новый фильм, в котором она снималась; список из ектеньи вскоре перерос в лавину. Миссис Гурдин всегда позволяла чувствам детей превосходить по напору и мощи свои собственные — по крайней мере в их присутствии. Так она и воспринимала семью: она не проводила время с детьми, а была «в их присутствии». Отношения Мадды с Наташей представляли собой гремучую смесь гордости и унижения. «Это самый любопытный парадокс в ее жизни, — говаривала лабрадорша, пока не уехала в другой дом. — Она хочет купаться в успехе детей и одновременно быть его жертвой, мученицей: он напоминает ей о собственных упущенных возможностях».

Натали завелась не на шутку. Декораторы были жулики и недотепы. Весь первый этаж отделали розовым мрамором разных оттенков. Ванная в спальне Натали вышла чересчур тяжелой, и по потолку внизу теперь ползут трещины. По меньшей мере половина люстр — подделки. Канализационные трубы проведены черт знает как: горячая вода успевает остыть, пока доходит до кранов, и — невероятно! — она грязная. Грязная вода и лягушки в бассейне! Такое чувство, что живешь на болотах Боливии. Глава студии «XX век — Фокс» грозится расторгнуть контракт с ее мужем Робертом.

— Ни в какие ворота не лезет. Жалкий официантишка из Сент-Луиса, проклятый грек, помешанный на кораблях! Актеры не корабли! Нельзя их топить, если они немножко заржавеют!

— Роберт не заржавел, — сказала Мадда. — Ему всего тридцать.

— В этом городе тридцать — уже много. Дикари, ей-богу. Когда актеру исполняется тридцать, пиши пропало. Ручаюсь, какой-нибудь Клайд в костюме из полиэстера уже испытывает его на прочность. Я эту братию знаю.

Мадда заломила руки и погрузилась в пучину отчаяния. «Зря мы уехали из Харбина. Бедные мои матушка и батюшка! Мы все скоро начнем голодать. Большевики повесили бедного Мишу на дереве». На этой фразе миссис Гурдин достала из рукава носовой платок. «Мы приехали сюда в надежде на новую жизнь, а теперь Роберта вышвырнут на помойку, и тогда нам конец. Конец, говорю тебе».

Любые трудности миссис Гурдин встречала экстатическими слезами и нежными истериками, характерными для набожных героинь Достоевского. К такой грандиозной эмоциональной разрядке мог привести даже самый незначительный повод: миссис Гурдин почти ежедневно обращалась к властям с мольбой облегчить ее тяжкую участь и позаботиться, чтобы молочник приходил вовремя.

— Прекрати, Мадда! — сказала Натали. — Я наконец-то живу полной жизнью… потому что теперь это моя жизнь.

— Ты что, репетируешь?

— В смысле?

Ты повторяешь роль?

— Не глупи, мама. Я уже не ребенок.

— Ты репетируешь, Наташа. Роль цыганки, которую тебе ни за что не получить. Я читала сценарий. Им нужна актриса на роль потаскухи. Ты слишком невинна. Они еще помнят ту девочку из рождественского фильма.

— Хватит, мам.

— Или это слова из картины Казана? Ты читаешь наизусть, признайся, Наташа. Разговариваешь со мной словами той девчушки, Динни. Только и играешь девушек, которые ненавидят матерей. Все дочери винят в своих бедах матерей!

Натали вдруг вспыхнула.

— Если ты так и не научилась быть матерью, не надо срываться на мне! Я не виновата, что ты за свою жизнь так и не выучила эту роль! Я была дочерью Морин О'Хара и Бетт Дейвис. И Клер Тревор, черт подери! И Джин Тирни! Я все знаю о матерях! [9] Все-таки Натали излишне драматизировала. Она не знала, что такое быть дочерью Джоан Кроуфорд. — Примеч. авт. Одни жаждут прощения, другие отмщения, третьи отрываются на всю катушку. Или того хуже: рыдают по ночам. Ты права, мама! Лучше всего на свете я умею играть дочь.