Эдвард Форстер - Фарос и Фариллон

Перед расставанием наш хозяин подал нам книгу, содержавшую записи, которые свидетельствовали о его вежливости и внимании к путешественникам; они были подписаны многими влиятельными лицами. Мистеру Фэю и мне было тоже предложено поставить свои подписи в этом списке, Мы исполнили его просьбу, но были удивлены, что джентльмену в его положении приходится прибегать к такому приему, который не может не унизить его в глазах гостей.

Последнее замечание довольно язвительное, если принять во внимание, как много консул сделал для нее. Но ведь она и есть язва, энергичная, наблюдательная, но язва.

II

Невзирая на погоду и слухи об ограбленных караванах, Элиза заставила своего мужа как можно скорее отправиться вглубь страны, и теперь пришло время немного рассказать об их приключениях. Нашим путеводителем будет ее перо. Оно прокладывает себе путь сквозь препятствия; единственное, что сдерживает его хозяйку, это страх перед турецким цензором и желание скрыть от друзей на родине дурные предчувствия. Стоит случиться несчастью, и она его описывает. Но к будущему она всегда относится с доверием, оптимистически, и ее доблестная решимость мириться с трудностями придает очарование характеру этой особы, в иных обстоятельствах несимпатичной.

Супруги Фэй избрали путь по реке. Так как канал Эль-Махмудия еще не был прорыт, им пришлось морем добираться до Розеттского устья Нила[66]. Они чуть не потонули на мелководье, но едва они его миновали, как от берега внезапно отделилась лодка с грабителями, и мистеру Фэю пришлось стрелять в них сразу из двух пистолетов. Они ушли от преследователей и быстро достигли Розетты, в те времена более значительного и, по-видимому, гораздо более опрятного города, чем Александрия. Элиза пришла в восторг. На нее сразу же нахлынули мысли об Англии и библейские образы:

Розетта поражает своей чистотой, тем более отрадной, что здесь редко когда удается встретить ту чистоту и опрятность, к которым мы привыкли дома. Окружающая местность интересна своей новизной, в особенности, когда вспоминаешь, что здесь когда-то временно пребывали сыны Израиля.

В моей памяти возникла прекрасная, я сказала бы, ни с чем не сравнимая история Иосифа и его братьев, я любовалась берегами, где на старости лет нашел себе убежище глава рода, а его раскаявшиеся сыновья склонили голову перед младшим братом. Мне казалось, что я во сне, так удивительно было, что я нахожусь здесь.

То, что Иаков когда-то жил в провинции Бихеира, - это, конечно, новость. Миновав ее, а затем пирамиды, которые супруги Фэй видели только издали, последуем за ними в Булак, «порт Великого Каира», где их бедственное положение усугубилось. Ввиду того, что ограничения для христиан здесь были еще более суровыми, чем в Александрии, миссис Фэй, чтобы вступить в город, должна была одеться, как одевались местные женщины. «Прежде всего, мне пришлось надеть шаровары и желтые кожаные полусапожки, а поверх них комнатные туфли»; затем длинное атласное платье, другое платье, с короткими рукавами, шелковый халат, напоминавший стихарь; со лба до самих ног свисала кисея, а поверх всего накидывалось черное шелковое покрывало. «В таком одеянии, спотыкаясь на каждом шагу, я двинулась вперед; с большим трудом взобралась на свое благородное животное, но так как вуаль мешала мне свободно дышать, я чуть не умерла по дороге». Она въехала в европейский квартал, где царили ужас и смятение. Слухи относительно каравана оказались ничуть не преувеличенными. Только что были получены подробные сведения. На караван напали между Каиром и Суэцем, всех путников поубивали или же бросили умирать на солнце; хуже того, турецкие власти так расстроились из-за последовавшего скандала, что грозили уничтожить всю европейскую колонию, если только вести об этом просочатся за пределы района. Решили, что миссис Фэй будет в безопасности у итальянского врача. Когда она, спотыкаясь, брела к его дому, у нее с лица соскользнула вуаль, и какой-то прохожий упрекнул ее в непристойном поведении. К тому же она заболела.

Вспыхнула эпидемия какой-то тяжелой болезни с ужасными симптомами. Совершенно внезапно у людей начинаются страшные боли в одеревеневших конечностях, лихорадка, бред, и при этом человек совершенно не потеет. На протяжении двух дней болезнь усиливается, на третий день обычно появляется обильный пот (простите за выражение) и рвота, которые и уносят болезнь.

Едва только болезнь миновала, миссис Фэй отправилась посмотреть празднества, посвященные разливу Нила. Они разочаровали ее и вызвали чувство отвращения.

Среди всей толпы я не увидела ни одного приличного человека. Вот и все, что я могу сказать об этом грандиозном празднике. У нас были самые веские причины желать, чтобы он не состоялся: испарения, поднимавшиеся от грязной толпы, сделали жару уж вовсе непереносимой. Окна моей спальни выходят на канал, так что я пользуюсь всеми выгодами такой близости.

Постепенно события приняли более спокойный оборот. Мистер Фэй, также подхвативший заразу, поправился, к нему вернулась энергия в той степени, в какой она вообще была ему свойственна, а турецких начальников с помощью взятки в три тысячи фунтов удалось убедить преодолеть чувствительность и оставить европейскую колонию в живых. Супругам Фэй предстояло ужасное путешествие, но впереди их ждала Индия и, быть может, богатство.

Ill

В предместье Каира был сформирован Суэцкий караван — нечто грандиозное. В связи с недавними убийствами каравану была придана многочисленная охрана, и путешествие, продолжавшееся три дня, прошло без всяких несчастий. У мистера Фэя была лошадь; Элиза, все еще задыхающаяся в восточном одеянии, ехала в паланкине, ненадежно подвешенном между двумя своенравными верблюдами. Сквозь занавески днем она видела солнце и скалы, а ночью - звезды. Она отмечает их красоту, ее чувства обострены сознанием опасности, и впоследствии она с каким-то романтическим ощущением вспомнит эту пустыню. К крыше паланкина над ее головой были подвешены бутылки с водой, дыни и крутые яйца - продукты на дорогу, которые гремели, стукаясь друг о друга, чем сильно мешали ее сну. «Однажды сверху сорвался пакет с крутыми яйцами; яйца повыва-лились из сетки и основательно обстреляли меня. Счастье, что они были вареные, а то я оказалась бы в замечательном наряде». Рядом с миссис Фэй ехал верхом ее муж, а подле него маячила меланхолическая фигура мистера Тейлора в сопровождении больной собаки - борзой; молодой человек был так измучен жарой, что в изнеможении слез с лошади и попросил оставить его в покое и дать ему умереть. В этой просьбе ему отказали, а Элиза, со своей стороны,, отказалась взять собаку в свой паланкин. Она всегда отличалась благоразумием. Она не собиралась оказаться заточенной с горящей от жара больной собакой, которая могла к тому же ее укусить. «Надеюсь, никто не упрекнет меня в бесчеловечности за то, что я в этих условиях отказалась взять к себе животное; чувство самосохранения запрещало мне согласиться на это. Я понимала, что подвергать себя такому риску было бы слабостью, а не состраданием». В конце концов собака погибла. Какой-то араб убил ее своей кривой саблей, мистер Тейлор запротестовал, араб накинулся на мистера Тейлора. «По этому происшествию вы можете судить, среди каких негодяев мы оказались».