Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

Между тем она почувствовала, что силы появились, хотя позади не было такого опыта – отстаивания.

– Я сама стала понимать, для чего нужны родные могилы, потому что вступила в такой возраст, когда начала уже с ними обмениваться заинтересованными взглядами.

Чиновник слушал эту хрупкую женщину с уверенным взглядом и думал: «Этот уверенный взгляд сразу перебивает всю хрупкость!»

– Я прочитала, что в двадцать первом веке плотины будут разрушать, а пока продержимся… на собачьих могилках! – И она принялась излагать суть.

В глазах чиновника появилась влага. «Мне не нужно твое влажное понимание! Мне помощь нужна!» – думала Ирина Владимировна.

Он пообещал, что поможет, и по привычке хотел забыть об этом, но тут его как громом поразили слова мэра: «Каждую минуту помните, что выборы на носу!»

На другой день Ирине Владимировне позвонил и представился кто-то из начальства стройки, но она от волнения забыла его должность и про себя назвала «начальником прокладки». Они вышли. Он прямо на могиле Машки развернул чертежи, покосившись на даму. Она ничего не сказала, потому что началась работа для Машки. Начальник прокладки увлекательно развернул перед нею всю картину подземных пустот и вод, из чего она поняла, что все еще остается красавицей.

Вывод был счастливый: газовая трасса пройдет на два метра левее места вечного упокоения, а «Газпром» даже и ухом не поведет своим монополистическим.

– Я ведь только хочу, чтоб поменьше над нами разразилось! – ответила Ирина Владимировна. – В Перми все боятся, что прорвет плотину, а эти страхи знаете откуда? От вины за затопление кладбища!

– И что важно! – Начальник прокладки посмотрел на нее золотистым взором кочета. – Не будет излишнего расхода труб, хотя придется снять с другого участка Трушникова, уникального специалиста. Вы Моцарта любите? Так вот Трушников – это Моцарт по плывунам…

Когда газ заструился по новой дороге – на два метра левее могилы Машки, – Ирина Владимировна позвонила сыну:

– Все в порядке, я выстояла.

– Последний раз такая голливудская история с тобой произошла на фронте, – удовлетворенно ответил сын.

На фронте молодая медсестра Ирина увидела, как блеснуло стеклышко снайпера, и всем телом бросилась на хирурга по фамилии Семирас, решив, что хирург важнее и нужнее на войне. Но снайпер промазал!..

Приехавшему мужу Ирина Владимировна заявила:

– Отсюда никуда не поедем! Россия – лучшая в мире страна, Лужков – лучший в мире мэр, а Трушников – лучший по плывунам.

В мире тишины мы засыпали, и во сне нас настигла антитишина. Проснувшись, мы поняли, что это грохот снизу: что-то большое упало, подскочило и окончательно рухнуло. Мы лежали в поту пробуждения – никаких предчувствий не было, одна досада.

Под нашей комнатой жил в коммуналке Петя, Петр Семиумных. Мы с ним знакомы. Когда Петя не пьет, то очень хорошо всем ремонтирует двери – год назад и нам отремонтировал. Вот, наверное, получив очередные «дверные», он выпил и… Ну так он ведь каждый день выпивает, а грохот мы впервые слышим. Но может, друг у него заночевал и его куда-то понесло: этакий полуночный ходун. Мы и друга этого знали, от него запах, как будто… Вы представляете себе хороший дезодорант – так вот от него несло каким-то «наоборотом».

Когда Петя нам доделывал дверь, уже последние элегичные движения производил рубанком, друг его пришел и с изнеможением стал держаться за ребро двери, символизируя братскую помощь, а потом мягко осел на корточки и закурил с видом: «Ну что ты тут хреновиной занимаешься, когда нужно бежать за напитком…»

– Сколько времени? Включи свет, милый!

– Да ведь у нас, дорогая, плюрализм: одни часы показывают три ночи, другие – без пяти три.

– Смотри: с той стороны стекла – божья коровка! Как ее занесло на четвертый этаж?.. А вряд ли бы Яна пустила ночевать друга Пети! – (Яна Ошева – соседка Пети по коммуналке.) – Она самого-то Петю, если он ключ от общей двери потеряет, оставляет на лестнице. Не раз было, я иду, а он сидит, унылый…

– На лестничной клетке – это хорошо! По сравнению с бабой Лизой, которую Ошевы вообще выжили – сдали в дом престарелых. Баба Лиза мне лично говорила: Ошевы угрожали убить ее, если не согласится в дом престарелых.

У соседей внизу война шла все время, в частности из-за кошек. Баба Лиза говорила: все у них несуразно, у Ошевых, даже кошку у них звали Мышь. Представляете: кошка – и Мышь! А теперь кот у них по кличке Чиж. А Мышь куда дели? Никита ее убил – надоела, мяукала, кота себе просила. И Муську бабы Лизину грозятся убить.

Надобно сказать, что наша старушка – крепкое приземистое существо в бронебойных на вид очках, и глаза такие, как будто через них какой-то осьминог смотрел усталый, а не сама баба Лиза. Ошевы звали ее Уши. Если мы обсуждали что-нибудь на их кухне, а баба Лиза выходила с чайником, Яна сразу нам сообщала: «Уши пришли», а бабе Лизе – со злобой: «Ты чего вышла – подслушивать, мокрица старая!» Хотя было видно, что старушка и в уме не держала ничего, просто ей нужно было сварить что-то свое, старушечье. Потом баба Лиза нам говорила: с ней, с Яной, можно, что ли, разговаривать? И глаза ее – глаза печального осьминога – говорили через очки: «Жизни просто нет никакой из-за Яны».

Тут пора описать Ошевых. Нельзя сказать, что был у них всегда злобный вид, нет, не всегда. Не будем их оговаривать. Просто они для себя решили, что живут среди каких-то обносков жизни. Кругом алкаши, пенсионеры, калеки, которых перехитрило государство, а они, Ошевы, не дадут себя износить. Яна говорила: мол, мешает баба Лиза ужасно, а ведь она, Яна, не виновата, что эта старушка в изношенную деталь превратилась. На самом деле баба Лиза еще без одышки поднималась на третий этаж, заботилась о своем здоровье: полоскала рот подсолнечным маслом и очищала суставы рисом. Яна говорила в компании соседей на скамейке:

– Другие по экстремалке не могут попасть в дом престарелых, а мы ей все пробили! У нее же ни одного родственника, она из детдома! И мы устроили ее – такую здоровую. Все равно ведь она заболеет, это неизбежно.

«Конечно, если вы каждую минуту ждете, так я заболею, кто тут не заболеет», – говорили через очки глаза печального осьминога. И начинала рассказывать про свою бывшую работу в заводской охране, про то, как начальник выговаривал: на стрельбах, мол, в цель попадать надо!

– А я ему: «Если бы ты всего раз в год из своего пистолета стрелял, ты бы жене тоже не попадал, а ты, наверное, каждую ночь прицеливаешься. У меня ж нет такой тренировки».

Утром, во время пробежки, мы Яну встретили: она шла за хлебом, еще не запечатанная на все свои косметические замки.