Джеймс Парди - Малькольм

Мельба хотела сказать доктору, что в наши дни никто не умирает от тех вещей, в которых он обвинил Малькольма, но ей показалось, что спорить бесполезно, если уж смерть собирается придти в дом.

— Так он умирает не от собачьего укуса? — спросила Мельба, провожая доктора к некогда приличному кадиллаку.

— На его теле нет ни единого укуса, — ответил доктор после долгой паузы.

— Он настаивает на том, что его укусила собака, — сказала Мельба и посмотрела на стакан, который она вынесла с собой из дома.

Извинившись за забывчивость, врач поспешно выписал рецепт и протянул ей.

Мельба все еще ждала со стаканом в руке (она так никогда и не смогла понять зачем), пока врач не сел в свой разбитый автомобиль и не отъехал. Она даже помахала ему стаканом.

Мельба вернулась в комнату Малькольма и тихо села к нему на кровать.

Взглянув не его лицо, она увидела, что врач может ошибаться в диагнозе, но прав в том, что Малькольм собрался в путь.

— Неужели я потеряю мой маленький Третий номер? — спросила она тихо, чтобы не потревожить мальчика.

Малькольм ненадолго открыл глаза и улыбнулся.

— Ты знаешь, что происходит? — спросила Мельба.

— Позвони мадам Жерар, чтобы она приехала сюда, — сухо сказал Малькольм. — Я не помню всех бесед с ней и не могу их записать, понимаешь? Мистер Кокс не придет, я знаю, потому что он счастливо женат, или, может быть, я ему позвоню.

— Ты скоро умрешь, малыш, — сказала Мельба и взяла его руку, на которой было ее кольцо. Она поцеловала кольцо.

— Позвони мадам Жерар и вели ей приехать, — повторил Малькольм.

— Хорошо, малыш. Сделаю, — невнятно ответила Мельба.

Узнав о тяжелом состоянии Малькольма, мадам Жерар покинула свою вечеринку, которая по планам должна была продолжаться три дня, и поехала в загородный дом Мельбы.

Войдя без представлений, мадам Жерар прошла мимо Мельбы, не проговорив даже приветствия, и села на кровать рядом с Малькольмом.

Сама Мельба приняла лекарство, которое не давало ей чувствовать крайнюю скорбь или другие неприятные ощущения, и была рада оставить своего мужа вместе с мадам Жерар. Она прошла в гостиную, чтобы разучивать там репертуар для вечернего представления.

Мадам Жерар прежде всего хотела, чтобы Малькольм узнал ее, и не только потому, что сейчас она понимала, что Малькольм — это идея ее жизни, несмотря на краткий срок их дружбы. Ей нужно было сказать ему так много, в том числе про слова дружбы, переданные Малькольму Жераром Жераром, и его мольбу о прощении за то, что он не вернулся к мальчику прошлым летом в ботаническом саду.

Мадам Жерар все меняла холодные компрессы на лбу Малькольма, чтобы успокоить немного его лихорадку.

В награду за уход настал момент, когда он открыл глаза и посмотрел на нее, но почти сразу закрыл их вновь.

Несколько минут спустя он сказал обычным громким голосом:

— Эстель Бланк на белой кобыле!

Иногда он выкрикивал «Ура!», но не показывал, что видит мадам Жерар.

Несколько раз в течение вечера мадам Жерар слышала, как Мельба поет свой всемирно известный номер:

В итоге мадам Жерар поднялась и закрыла тяжелую дверь между комнатой больного и Мельбой.

Мадам Жерар пришла, чтобы остаться, пока все не кончится.

Однажды, перед концом, она подумала, что ее терпеливое ожидание и опека в самом деле будут вознаграждены «узнаванием», словом от Малькольма, и тут мальчик поднялся в постели, открыл глаза и уставился на нее.

— Малькольм! — прошептала она.

— Двадцать лет еще не прошло! — прокричал он и упал назад, так и не увидев ее.

К утру мадам Жерар услышала, что Мельба вышла из дома, а потом зарычал мотор ее даймлера.

Мадам Жерар подошла к окну, чтобы разглядеть, сидит ли слуга-кубинец вместе с Мельбой, но в темноте не было видно ничего.

Она вернулась к постели Малькольма и положила Руку ему на щеку.

— Принц! — позвала она, почувствовав ледяной холод щеки.

Она сразу поняла, что пропустила его последнюю минуту: короткая жизнь Малькольма была окончена.

Поскольку Мельба не вернулась ни в тот день, ни на следующий (мадам Жерар больше не пришлось с ней увидеться), мадам Жерар сама взяла на себя хлопоты по похоронной церемонии.

Цветоводы города еще много лет обсуждали погребальные траты мадам Жерар. Например, она заказала — хотя и не смогла получить целиком — четверть тонны роз и столько же фиалок, с тем чтобы последние часы Малькольма на земле прошли в оранжерейной сладости и листве.

Одна из цветочных композиций, по всей видимости, должна была изображать подобие скамьи.

Мадам Жерар, тем не менее, никому не сообщила о похоронах. Они были совершенно частными: представление по королевскому указу, в котором она была единственным зрителем.

Она была крайне раздосадована, почти уничтожена тем, что невдалеке стояла фабрика по производству кетчупа, и, поскольку сезон кетчупа был в разгаре, жженый сахаринный запах томатов отчаянно сражался с эфемерным ароматом фиалок и роз.

Кони с черными плюмажами по европейской традиции доставили покойника к небольшому частному кладбищу, купленному для такого случая самой мадам Жерар. Живущего поблизости молодого военного попросили исполнить соло на трубе, что он и сделал похвально.

Единственным недостатком церемонии были многократные настоятельные заявления местного коронера и гробовщика — позже, говорят, от них откупились — что покойника никакого нет и никто не был похоронен.

Таким образом, доказательством тому, что Малькольм умер и погребен, была одна лишь мадам Жерар, и со временем ее история стала изобиловать умолчаниями.

Все же никто не мог отрицать, что церемония состоялась, и что гроб был опущен в особую яму, и что мадам Жерар присутствовала при этом.

Когда церемония окончилась, мадам Жерар увидела, как по деревенской пыльной дороге приближается пешком не кто иной, как Жерар Жерар.

Они обменялись взглядами, но не заговорили. Кратко посмотрев на свежевырытую могилу, Жерар Жерар проводил бывшую жену в гостиницу, а потом, после долгого молчания, прерываемого лишь звяканьем ложечек в кофе, извинившись, вернулся в город.

Мадам Жерар в любом случае давно простила Жерара Жерара. Она не отдала ни своего титула, ни имени, и продолжала быть самой действенной движущей силой своего общества.

Она осталась в деревне до следующего утра просматривать бумаги Малькольма и взяла из них сколько могла под свою опеку.

С того дня могила Малькольма, никак не отмеченная, иначе как камнем с его именем, приходила в полный упадок, хотя — поскольку кладбище было приобретено в вечное владение — вероятно, его остатки (если только они там), так и будут покоиться в этом месте все дни, которые отведены земле и миру.