Пол Мюррей - Скиппи умирает

Ему страшно хочется поговорить с ней. Ее отсутствие, его бессилие дотянуться до нее мучительны. Однажды вечером он решается рассказать Фарли о том, что случилось, — просто для того чтобы произнести вслух ее имя; и даже бегло обрисовав случившееся по телефону, он снова чувствует, как по нему пробегает электрический разряд той ночи, вместе со странной примесью стыда, гордости и стыда за эту гордость. Но Фарли, похоже, совсем не разделяет его чувств. Напротив, он реагирует на эту новость как-то мрачно, словно Говард сообщил ему о чьей-то неизлечимой болезни.

— И что ты собираешься делать?

— Не знаю, — говорит Говард.

— А как быть с Хэлли?

— Не знаю. — Это вопросы, которые он даже сам себе боялся задавать. Зачем Фарли их задает? — Мне кажется, я влюблен в Орели. — Говард осознает это только сейчас, произнеся эти слова вслух.

— Нет, Говард! Ты с ней едва знаком.

— Да какая разница?

— Есть разница, и очень большая. Ты прожил с Хэлли уже три года. Если ты сейчас все испортишь, попомни мои слова: ты еще раскаешься.

— Ну и что ты предлагаешь делать? Притворяться, что ничего не было? Просто похоронить свои чувства? Так, что ли?

— Я говорю тебе лишь то, что ты и сам знаешь: вся эта история с Орели — просто фантазия. Это фантазия, и ты сам это понимаешь. Теперь, раз ты получил удовольствие, забудь обо всем этом. Ты еще ничего не рассказывал Хэлли?

— Нет.

— Хорошо, и не рассказывай. Знаю по опыту, что честность в таких вещах не самая разумная политика. Просто заляг на дно, пока буря не уймется. Если она будет спрашивать — все отрицай.

Говард злится. Сколько таких “фантазий” Фарли он выслушал за свою жизнь? Он все уши Говарду прожужжал, рассказывая то о новой официантке в кондитерской, то о новой ассистентке в аптеке, о девушке с каким-то невероятным бюстом в интернет-кафе, — и обо всех о них, покоренных или, что бывало чаще, нет, он начисто забывал уже через две недели. Кто он такой, чтобы читать ему проповеди? Кто он такой, чтобы утверждать, что истинно, а что — нет? Говорить Говарду, что он чувствует, а чего — нет? Только потому, что ему нравится иметь друзей, которые ведут правильную жизнь, нравится приходить в гости в уютный дом, чтобы уютно там обедать и рассказывать свои буйные истории, наслаждаясь в течение вечера стабильностью и рутиной, зная, что самому ему не нужно терпеть все тяготы этой трясины, эти бесконечные ограничения и критику…

Однако позже, когда обида утихает, Говард признается себе, что Фарли не так уж и неправ. Да, мисс Макинтайр прекрасна; да, то, что произошло в кабинете географии, было потрясающе и заоблачно. Но действительно — значило ли это хоть что-нибудь?

Он снова полулежит на кушетке, обложившись книгами; в другом конце комнаты Хэлли стучит по клавиатуре компьютера, а над ее плечом — сгусток сигаретного дыма: призрак близкого человека.

Люди порой вытворяют безумства, Орели сама так говорила. Они совершают случайные поступки — просто чтобы переступить границу, ощутить свободу. Но такие мгновения обычно самодостаточны, они не имеют последствий. Они никак не связаны с тем, кто ты есть, они не являются жизнью. Жизнь — это не потребность совершить какой-то случайный поступок, чтобы ощутить себя свободным. Вот что такое жизнь: эта гостиная, эта мебель и безделушки, которые они с Хэлли выбрали и оплатили медленными часами своей работы, все эти капризы, которые оказались им по карману.

— Ты о чем-то глубоко задумался, — говорит Хэлли, поднимая взгляд от компьютера.

— Просто перевариваю кое-какие факты, — говорит он.

Она встает с места:

— Хочу приготовить себе фруктовый коктейль. А тебе сделать?

— Спасибо, было бы здорово.

Жизнь и место для жизни — или мгновенный порыв страсти? Взрослый человек вряд ли станет долго колебаться, встав перед таким выбором. Убедившись, что он теперь на верном пути, он пытается подойти к этой дилемме математически, мысленно выстроив уравнение, чтобы доказать себе все, не оставив места сомнениям. На одну чашу весов он кладет свои отношения с Хэлли, учитывая все привходящие факторы — свое одиночество до встречи с ней, жертвы, на которые она пошла ради него, их относительное счастье друг с другом, а также более отвлеченные понятия — такие как верность, честность, доверие, — словом, все ценности добропорядочного человека. А на другую чашу…

А на другой чаше оказываются губы мисс Макинтайр, ее глаза, ее ногти, впившиеся в его спину.

Хэлли о чем-то спрашивает его из кухни.

— Что? — хрипло переспрашивает Говард.

— Тебе с чем сделать — с черникой или с ананасом?

— А… С чем хочешь. — Его голос — напряженный, высокий, мальчишеский — тонет в громком вое смесителя.

Соблазнительно прислонившись к двери кабинета географии, она поучала его: испытывать скуку — просто преступление.

Говард вынужден испытывать скуку.

Ему наскучил он сам, Говард, наскучили все атрибуты жизни этого самого Говарда. Он не винит в этом Хэлли; скука от рождения свойственна трусам, как голубая кровь — русским царям и их родне. Но остается фактом и другое: там, в кабинете географии, он не ощущал скуки. В кабинете географии, лежа в темноте на учительском столе, он чувствовал, что наконец пробуждается от долгого-долгого сна.

— Вот, держи. — Хэлли протягивает ему высокий холодный стакан и, перед тем как снова уйти к компьютеру, касается пальцами его волос.

— О, спасибо…

Что ж, пока, наверное, лучше всего подождать. До тех пор пока он не вернется в школу и не выяснит, каково положение вещей, он, пожалуй, прислушается к совету Фарли. Он заляжет на дно, удерживая Хэлли рядом — украдкой, незаметно, старательно плетя узор из недомолвок и недосказанностей; ограничится пока тайными набегами в закрома памяти, проигрывая в уме пережитые с Орели мгновенья, воображая их будущую совместную жизнь — этот лабиринт ничем не осложненной правоты. Он пьет холодный густой напиток с цитрусовым вкусом, берет книгу и проваливается в фантазию, где бредет с ней рука об руку по искалеченной войной земле, среди обломков бывших деревьев, среди торчащих из земли замотанных в хаки обрубков рук и ног. Он — рядовой, с ног до головы забрызганный грязью, она — безупречно чистая, в кремовом свитере из ангорской шерсти — экзаменует его, задавая вопросы про его собственную жизнь. Он никогда раньше не изучал этот предмет, но, по счастью, у нее есть все ответы.

Карл стоит в тени, в темноте.

Поздно. Он сам не знает, сколько времени он уже простоял.

За воротами в дальнем конце серого переулка — дом, это ее дом. Снаружи нет машин, свет не горит, но все это обман, потому что Карл видел, как в темноте за окном кто-то движется.