Леонид Пантелеев - Верую…

Председатель. Вы оба были тут?

Хабалов. Да, мы оба были.

Апушкин. В какой роли вы были после того, как генерал Беляев приказал принять распоряжение над войсками Занкевичу? Вы остались в распоряжении генерала Занкевича? Почему вы остались?

Хабалов. Занкевич принял начальство над теми войсками, которые были тут…

Апушкин. Перед этим вы сказали, что вам прямо не было сказано, что вы отстраняетесь; а ранее вы сказали, что генерал Иванов назначен на ваше место… Для меня неясна ваша роль в последующих событиях, с тех пор как последовало распоряжение передать командование генералу Занкевичу.

Хабалов. Я сам не знаю. Я оставался здесь, и обращались ко мне.

Апушкин. Генерал Занкевич говорил: „Пойдем, зайдем в Зимний дворец“, а вы оставались в распоряжении генерала Занкевича?

Хабалов. Нет, этого не было.

Апушкин. Значит, было двоевластие? Занкевич, вы… И затем был еще генерал Беляев?

Хабалов. Был генерал Беляев.

Председатель. Продолжайте, пожалуйста, генерал. Вы остановились на приезде великого князя…

Хабалов. Да. Великий князь вызвал двоих: меня и генерала Беляева. Он высказался…

Председатель. То есть, вы были у него в Зимнем дворце?

Хабалов. Да, великий князь высказался за то, чтобы мы не занимали Зимний дворец. Я задал вопрос: куда же идти с оставшимися войсками? И тут, на этом совещании, в котором принимали участие генерал Беляев, Занкевич и я, мы трое решили: нельзя ли в Петропавловскую крепость? Я звонил по телефону, вызвал помощника коменданта барона Сталя с тем, чтобы спросить его: есть ли возможность пройти в крепость через Троицкий мост? Оказалось — пройти можно, но на Троицкой площади какие-то вооруженные толпы, там имеются бронированные автомобили, а на Литейном мосту… то есть не на Литейном, а на Троицком — возведены баррикады… Тогда я предложил генералу Занкевичу: попробуем пробиться!

Председатель. Куда? К Петропавловской крепости?

Хабалов. Да, к Петропавловской крепости. И занять эту крепость, как последнее убежище… Но генерал Занкевич не согласился со мной, сославшись на колеблющееся настроение офицеров Измайловского полка. По его мнению, производить атаку было рискованно, если не безнадежно. Тогда мы перешли в Адмиралтейство. На следующий день…

Председатель. Когда вы попали в Адмиралтейство?

Хабалов. Ночью.

Председатель. Ночью с понедельника на вторник? С двадцать седьмого на двадцать восьмое?

Хабалов. С понедельника на вторник.

Председатель. Пожалуйста, продолжайте…

Хабалов. Здесь мы предполагали обороняться, заняв для обороны фасады, выходящие к Невскому. Артиллерия была поставлена во дворе, а пехота размещена по второму этажу; пулеметы поставлены также во втором этаже на подходящих для обстрела углах. Короче говоря, мы готовились к обороне. Но события показали, что и оборона наша безнадежна. У нас не только не было патронов и снарядов, но, кроме того, и есть было нечего! С величайшим трудом достали мы там небольшое количество хлеба, который и роздали нижним чинам. А дальше добывать этот хлеб было уже совершенно невозможно: достать его можно было только с бою!»

…Голова разламывалась.

Кто-то протянул ему жестяную коробочку с пертусином. Он принял сразу четыре капсулки, запил их крепким холодным чаем. Но боль не утихала. Он понял, что, если нет возможности поспать, надо успокоиться, побыть хоть четверть часа одному. Вышел в коридор и сразу почувствовал: легче. Может быть, начал действовать этот дурацкий пертусин?

В накинутой на плечи шинели, — как носил когда-то в Ахалцыхе бурку, — шел по коридору. Тишина и безлюдье — будто и нет никого в этом огромном здании. Но — нет: за большой белой дверью бубнит мужской голос. Подошел, прислушался. Голос Беляева, военного министра. Диктует в телефон или адъютанту:

— Положение по-прежнему… по-ло-же-ние по-преж-не-му… продолжает оставаться… про-должа-ет оста-вать-ся… тревожным…

Едко усмехнулся, пошел дальше.

«То ли вы слово употребляете, достопочтенный Михаил Алексеевич? Может быть, не тревожное, а безнадежное?»

И, рассердившись на самого себя, резко открыл следующую дверь. Сразу повеяло морозцем. У распахнутого настежь окна у пулемета дежурили полулежа полковник Михайличенко и генерал Тяжельников.

— Здорово, братушки! — засмеялся Хабалов. — Это с каких же пор и почему полные генералы оказались у нас за пулеметами?

— А так что, ваше благородие, потому, — в тон ему ответил Михайличенко, — что рядовых пулеметчиков в наличии у нас нема. Это во-перьвых. А во-вторых, еще и потому, что для генералов в этом доме другого дела не находится.

— Скоро, я боюсь, генералов у нас будет больше, чем рядовых, — мрачно сказал Тяжельников.

— А пулеметов больше, чем патронов к ним…

— Ничего, ничего, — сказал Хабалов. — До Иванова додержимся.

— Простите меня, Сергей Семенович, — сказал Тяжельников, — но не верю я в этого Иванова. Чем он, скажите, лучше нас? И чем его солдаты надежнее тех?

Он кивнул на окно. И «те» словно услышали его. Над головой у генералов звякнуло, и на пол посыпались мелкие осколки стекла. Хабалов посмотрел. Стекло фрамуги ровно посередине было аккуратно пробито винтовочной путей.

— Так, — сказал он. — Все-таки постреливают!

— По Адмиралтейству постреливают, Адмиралтейство не отвечает.

— Полагаю, что это правильно, — сказал Хабалов. — Мы держим оборону. Задача — додержаться до Иванова. У того — батальон георгиевских ка-алеров, а главное — возможность двинуть хоть целую дивизию с фронта.

— А-а, — махнул рукой Тяжельников.

Следующая комната, куда заглянул Хабалов, была кабинетом товарища министра. Ковры, шкафы с зелеными шторками, большой письменный стол, над столом — портрет государя императора. У окна, выходящего в сторону Невского, подремывал у пулемета, согревая руки, как в муфте, в рукавах шинели, молодой, но уже обросший рыжеватой щетинкой солдат. Увидев генерала, он очнулся, стал выпрастывать руки из рукавов, хотел подняться.

— Сиди, сиди, ладно, — сказал Хабалов.

Но солдат освободился от пут, вскочил, вытянулся:

— Здравия желаю, вашество!

— Здорово! Почему один? Где напарник?

— Не могу знать, вашество.

— Как не можешь знать?

— Ушов.

— Куда ушел?

— По нужде ушов.

— Давно?

— Ну… не знаю… Мабуть, вже два часа.

— Утек, что ли?

Солдат дернул плечами.

— О, мерзавец!.. Ну, что у тебя тут? Тихо?