Леонид Пантелеев - Верую…

Председатель. А на частных зданиях они есть?

Хабалов. Весьма вероятно, что есть и на частных… Но дело в том, что на эти воздушные батареи есть план у того же генерала Бурмана, где все нанесено и где сказано, где сколько стоит… Единственно, что я допускаю, что, может быть, в этот день, 27 февраля, эти противоаэропланные пулеметные батареи стреляли против жителей. А может быть, они стреляли и против правительственных войск. Может быть, они начали стрелять потому, что в них начали стрелять, — господь их ведает!.. Словом, я настолько мало о них знал и думал, что ни тогда министру юстиции, когда он меня спрашивал в Думе, не сказал, ни потом, писавши об этом бумагу, — я, так сказать, начисто забыл об этой воздушной обороне. И вдруг вспомнил. И вот такая догадка…

Апушкин. Кому был подчинен генерал Бурман?

Хабалов. Он был подчинен мне».

Телеграмма императрицы Александры Федоровны из Царского Села в Ставку — государю императору:

«27.2.17. 11 ч. 12 м. Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было.

Телеграмма в Ставку:

«27.2.17. 13 ч. 03 м. Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции.

Телеграмма в Ставку:

«27.2.17. 21 ч. 50 м. Лили провела у нас день и ночь — не было ни колясок, ни моторов. Окружной суд горит.

Из письма Н. С. Маркевич:

«Вы спрашиваете, где жила моя мачеха, когда это случилось? Не знаю. Я пошла в незапертую квартиру, весь пол был густо усыпан бумагами, письмами, газетами, обрывками книг; шкафы раскрыты, ящики письменного стола выдвинуты, в спальне — голые кровати, — полный разгром везде. Все ценное забрал тот лакей, которого наняла мачеха, уволив Якова, прослужившего у нас больше десяти лет.

…Очень-очень благодарю Вас за выписку из БСЭ. Там неправильно указана дата смерти С. С. — 1924 год. Это явная ошибка. Он умер гораздо позже. Фото, которое я Вам на днях хочу послать, датировано 1927 годом. А умер он в апреле — мае 1929 г.

…Да, обращения тогда были решительными. В конце февраля рабочие вышли с лозунгом: „Хлеба!“ А хлеб в то время выдавался уже по норме: 2 фунта в одни руки. Становились в очередь по нескольку человек от семьи.

…Вначале ему вменяли в вину стрельбу из пулеметов с чердаков по демонстрантам, но потом установили, что это было распоряжение, кажется, министра внутренних дел Протопопова.

…Насколько не разбирались тогда в серьезности обстановки, говорит тот факт, что отец был приглашен на 25 или 26 февраля на журфикс к начальнику Главного штаба, но он отклонил приглашение, говоря, что ему „не до того“.

Теперь я хоть знаю, что было с 25 по 28 февраля, еще раз спасибо! Надеюсь, Вы понимаете теперь, насколько мне трудно было поставить точку над i.

…С сожалением прочитала в „Литературной газете“ о смерти Бианки — я так любила слушать по радио его „Лесную газету“ и читать его произведения…»

Из газет:

«Нам передают интересный, но возмутительный факт особой храбрости и стремительной распорядительности бывших военного министра генерала Беляева и командующего Петроградским военным округом Хабалова.

Вечером 28 февраля ген. Беляев и ген. Хабалов распорядились своей властью ввести в Зимний дворец 1600 солдат и 130 пулеметов. Пулеметы были расставлены по приказанию этих генералов на окнах, а солдаты стали у пулеметов. Когда об этом узнали заведывающий гофмаршальской частью ген. Аничков и начальник дворцового управления ген. Комаров, они вызвали генерала Хабалова и просили его в течение часа отменить свое решение, доказывая, что никогда еще не было случая, чтобы из дворца стреляли в народ и что это совершенно недопустимо. Ген. Хабалов вызвал военного министра Беляева, который сказал, что он это распоряжение отменить не может. Войска и пулеметы были оставлены. Уже был 12-й час, генерал Аничков решил позвонить в Гатчину к великому князю Михаилу Александровичу. Великий князь Михаил Александрович, несмотря на поздний час, прибыл из Гатчины и заявил, что он также не согласен с решением генералов Беляева и Хабалова, так как не наблюдалось ни одного случая, когда бы из дворца стреляли в народ. Вызванный во дворец генерал Хабалов стоял на своем, и великий князь вызвал в Зимний дворец б. военного министра генерала Беляева. Генерал Беляев в свою очередь заявил, что он не может отменить своего решения. Тогда великий князь заявил, что он требует вывода войск и пулеметов, как великий князь, брат государя, и принимает всю ответственность перед государем на себя. Распоряжение великого князя было ночью выполнено».

«…Если бы великий князь не настоял на своем, могло случиться, что, благодаря глупейшим распоряжениям генерал-гуманистов, Зимний дворец был бы обращен в груду развалили…»

Телеграмма генерала С. Хабалова в Ставку, Штаб Верховного главнокомандующего:

«Моем распоряжении здание Главного Адмиралтейства, четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен и две батареи, прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются по соглашению с ними нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя прохожих, обезоруживая офицеров. Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются. Весь город во власти революционеров, связи с частями города нет, министры арестованы…»

« Хабалов. Когда выяснилось, что Выборгская сторона захвачена восставшей толпой, затем и Литейная часть, то мною было дано распоряжение — стянуть возможный резерв под начальством полковника Преображенского полка кн. Аргутинского-Долгорукова, у себя на Дворцовой площади, а другую часть направить на Петроградскую сторону, вместе с лейб-гренадерами и ротой Московского полка, и постараться отбросить мятежников по возможности к северу, к морю… Ибо положение было тем хуже, что сзади находятся Пороховые — заводы взрывчатых веществ: сохрани бог! — взрыв одного такого завода — и от Петрограда не осталось бы ничего… Положение создалось трудное. Особенно трудно было с патронами. И достать их негде — буквально невозможно! Потому что бастующая толпа, как я уже говорил, занимала Выборгскую сторону. Попытались добыть патроны от военных училищ, от Павловского и Владимирского…

Председатель. Вечером в понедельник?

Хабалов. В ночь… Собственно, это восстание солдат и рабочих — оно произошло в понедельник: значит, я говорю о понедельнике… Итак, наша попытка добыть патроны не увенчалась успехом. Оставалось только одно, с помощью той горсти войска, которая оставалась в моем распоряжении, организовать оборону на Дворцовой площади. Военный министр, который прибыл сюда, то есть в дом градоначальника, сообщил мне, что вместо меня назначен генерал Иванов, что генерал Иванов прибудет с войсками и чтобы я продержался до подхода Иванова. Генерал Беляев приказал тут же находившемуся начальнику Генерального штаба Занкевичу немедленно принять командование над всеми войсками Петрограда. И, следовательно, я явился как бы устраненным, хотя прямо мне не было сказано, что я устранен от должности. Генерал Занкевич принял командование над „войсками“. Этих войск фактически в его распоряжении было: одна пулеметная рота, две батареи — и на эти две батареи всего восемь снарядов! Стояли еще тут, у Зимнего дворца, две роты Преображенского полка. Затем, в тот же вечер, пришел с музыкой Павловский полк… (Простите: я скачу!) Получив это назначение командира войсками петроградской охраны, генерал Занкевич поехал домой, надел мундир лейб-гренадерского полка и выехал к резерву, стоящему на Дворцовой площади. Поговорив с нижними чинами, с командой, он вынес такое убеждение, что на них рассчитывать нельзя. Таким образом, к вечеру оказалось, что все попытки организовать резерв, достаточный для того, чтобы на Выборгской стороне рассеять толпу и открыть дорогу к источнику боевых запасов, оказались тщетными. Тогда вопрос стал уже об одной обороне, о том, чтобы удержаться. Первоначальное предположение было держаться в центре города, около Зимнего дворца, — от Зимнего моста и до Зимней канавки включительно. Но для этого сил оказалось недостаточно, поэтому решено было сосредоточиться в каком-нибудь одном здании. Генерал Занкевич усиленно настаивал на Зимнем дворце. Я предполагал Адмиралтейство. Адмиралтейство по своему положению дает возможность просматривать и обстреливать три улицы: Вознесенский проспект, Гороховую и Невский проспект, то есть подступы от трех вокзалов… Вначале мы туда и перешли. Но генерал Занкевич усиленно настаивал на том, что мы должны умереть около Зимнего дворца, что мы должны занять дворец и там, во дворце, обороняться… Ну, пришлось перейти во дворец. Но лично я переходил туда очень неохотно, я считал нежелательным, что мы дворец обращаем в крепость. Когда мы перешли во дворец, то оказалось, что из стоявших там частей Преображенский полк вернулся в казармы, Павловский ушел еще раньше, с нами оставались три роты Измайловского полка, одна Егерского, одна Стрелкового — всего-навсего полторы-две тысячи человек, притом с ничтожно малым запасом патронов! Не успели мы перейти в Зимний, как ко мне обратился управляющий дворцом генерал Комаров с просьбой, чтобы мы освободили дворец… Я согласился с ним, мы вместе пошли к генералу Занкевичу, но тот настаивал на своем, говоря, что в нравственном смысле, если помирать последним верным слугам царя, то — именно здесь, защищая его дворец… Через некоторое время, совершенно случайно, приехал во дворец великий князь Михаил Александрович, который в этот день был в городе, хотел уехать к себе в Гатчину, но не мог выехать и приехал ночевать во дворец. Великий князь также высказался, что лучше не занимать дворец, причем он просил и меня и военного министра, обоих…