Леонид Пантелеев - Верую…

И ведь когда я говорю «нас», это не риторика. Точных цифр мы не знаем, но косвенные данные свидетельствуют, что в Советском Союзе проживают миллионы (а точнее, десятки миллионов) верующих. По теории вероятности, в Безбожном переулке, как бы мал он ни был, не может не оказаться какого-то количества людей религиозных. Может быть, десять, а может быть, и несколько тысяч. И вот — станьте на их место.

Нет, это вовсе не мелочь и не глупость. Поэт Долматовский когда-то печатно возражал против названия Мазутный переулок. Были возражения против Немощеной, Глухой и других «неизящных» наименований улиц. Но ведь даже для индифферентного к религии человека Безбожный — это то же, что Хулиганская, Чертова, Негодяйская, Хамская…

«Запрещено и наказуется законом оскорбление религиозных чувств верующих».

А разве то, о чем я говорю, не оскорбление?! Но кому у нас в этом случае придет в голову жаловаться, возражать, возбуждать уголовное дело? И кто вообще правомочен осуществлять охрану прав и интересов верующих? Казалось бы, церковь. Но был ли случай в послереволюционной истории русской православной церкви, когда эта церковь (не отдельный служитель ее, а церковь) выступила бы в защиту попранных прав отдельных верующих или церкви в целом? После патриарха Тихона такого, по-моему, не бывало.

В своей первой энциклике, обращенной к семисотмиллионной католической пастве, папа Иоанн Павел II, ратуя за свободу веры, между прочим сказал, Что в атеистических государствах к верующим людям относятся как к гражданам второго сорта. Это он имел в виду католиков Югославии, Польши, Венгрии, Чехословакии… В нашем отечестве верующие — уже не второго, а третьего или даже четвертого сорта.

Нет у нас, православных русских, такого мощного защитника, как папский Ватикан. Восстановленное и сразу же повергнутое и спустя двадцать лет снова поднятое из праха и четыре десятилетия с тех пор влачащее жалкое, унизительное существование, патриаршество наше ни малейшей (видимой, во всяком случае) борьбы за права церкви и верующих не ведет и вести не может, — нет у него для этого ни сил, ни опыта, ни сколько-нибудь надежных традиций.

В июне в Польшу должен прибыть папа Иоанн Павел II. Еще полгода назад он был не Иоанном Павлом, а Войтылой, епископом краковским. В мае Польша (и прежде всего Краков) отмечают тысячелетие Св. Станислава. Иоанн Павел собирался присутствовать на этих торжествах. Его попросили приехать в июне. И вот на прошлой неделе по поручению папы в Варшаву прибыл архиепископ Косорелли. Прежде всего он посетил кардинала Стефана Вышинского, а затем четыре дня вел переговоры с Яблоньским и Ярошевичем. Перед отлетом монсиньор Косорелли заявил журналистам, что его переговоры с польскими властями «носили дружественный характер» и у него есть основания надеяться, что посещение Его Святейшеством Польши « не нарушит гармонии » — или что-то в этом роде. Во всяком случае, слово «гармония» было произнесено. Сказано это было, скорее, в сторону властей: дескать, не бойтесь, никаких серьезных эксцессов церковь не допустит. Говорил это Косорелли как власть имущий. И имущий по праву . Ау тех, с кем он вел переговоры, этих прав меньше. Они это чувствуют.

Всезнающие западные журналисты уже объявили читающей и слушающей публике, что главный вопрос, который будет стоять на предстоящих переговорах ватиканского монарха с властями коммунистической Польши, это вопрос о праве строительства в Польше новых церквей, то есть костелов. До сих пор власти всячески этому препятствовали.

Нам, советским верующим, даже слышать об этом удивительно, то есть о возможности — не строительства, где там, а хотя бы переговоров об этом. Да, правда, и у нас были времена некоторого потепления, когда церковь имела возможность поднять голову и если не требовать, то хотя бы просить и выговаривать. Я уже вспоминал о первых годах войны, о том, как наступление немцев на всех фронтах привело к отступлению Сталина на фронте его борьбы с религией. И святейший Сергий, и святейший Алексий были энергичными деятелями, они много сделали для русской церкви. Были открыты духовные школы, восстанавливались храмы, зазвучал долго молчавший благовест. Но я не знаю случая, чтобы при Советской власти где-нибудь на нашей земле был — не восстановлен, а выстроен новый православный или какой-нибудь другой храм.

Восстанавливать — кое-где и восстанавливают. Впрочем, «кое-где» сказано слишком щедро: за последнее время мне известен только один случай, да и то еще требующий подтверждения. Сестра моя, живущая в городе Пушкине, бывшем Царском Селе, сказала мне вчера, будто бы в Пушкине восстановлена и работает лютеранская кирка. Будто был недавно в Пушкине президент Финляндии Кекконен, увидел закрытую кирку и попросил открыть ее. Если кирка действительно открыта, то думаю, что тут не Кекконен сыграл роль, а скорее предстоящая Олимпиада-80. Но почему в Пушкине? В самом Ленинграде сохранились, но бездействуют, служат не по назначению по меньшей мере четыре кирки. Хотя бы одну из них при наличии доброй воли можно было бы открыть.

А вот православные церкви почти все в нашем городе разрушены. Сохранились только, как «памятники архитектуры», соборы — Исаакиевский, Казанский, Андреевский, Троицко-Измайловский, Смольный [3] Нет, есть еще Сампсониевская церковь на Выборгской стороне. И есть две церкви, безжалостно обезображенные, на улице Пестеля. . Но и за их восстановление никому и в голову не придет бороться. Помилуйте: Казанский собор — в самом центре города! Или — Смольный! Возможно ли такое? Прилично ли? А в то же время в Будапеште, в столице братского социалистического государства, в самом центре города — в Белвареше — действуют все католические храмы. Ни один не разрушен.

У нас же, только в одном нашем городе, снесены десятки храмов. И среди них такой шедевр зодческого искусства, как растреллиевский храм Спаса на Сенной, церковь Покрова в Коломне, Знаменская у Московского вокзала.

А Москва! Где уж тут думать. И тем более поднимать вопрос о строительстве новых церквей, когда даже главный в России, патриарший Елоховский собор стоит где-то на отшибе, в Немецкой слободе. А в Успенском — музей. В Благовещенском — музей. Поблескивая золотыми куполами, стоят, как на прилавке сувенирного магазина, хороводом окружив нелепый, уродливый ящик гостиницы «Россия», Георгиевская и другие древние церкви… И в этих церквах тоже — музеи, выставки…

Конечно, и в Москве, и в Ленинграде, и в Новгороде, и в Пскове, и во многих других старых городах нашлось бы не одно «культовое здание», в котором, появись для этого возможность, снова зазвучало бы слово Божие. Но ведь сколько на Руси городов, где не осталось ни одной церкви! А новые города! Все эти Комсомольски-на-Амуре, Братски, Тольятти, Хибиногорски и иже с ними… Как же там живут верующие люди? Где молятся? Где крестят детей? Как погребают и где отпевают своих отцов и дедов? И кто о них думает, об этих обездоленных, униженных, лишенных радости людях?